— Что в этой женщине такого, что я подыхаю без нее?” Выходило, в сущности, что ничего особенного.  Наташа даже в постели была холодновато-сдержанна.  Она отдавалась ему без нежности и трепета, будто в эти мгновения ее душа дремала или находилась где-то далеко, а его неистовое возбуждение объяснялось скорее собственным любовным безумием.  В минуты отчаянного одиночества Кравцу иногда казалось, что у нее вовсе нет души. 
     Удивительно, но он до сих пор не знал, кто она и откуда.  Он по-прежнему ничего о ней не знал.  Когда она уходила, он не мог припомнить, о чем они говорили, как ни старался, потому что это были разговоры ни о чем.  Кравца все время тянуло произносить разные любовные благоглупости, которые обычно оставались без ответа.  Она не любила его, он ничего не мог с этим поделать и катился по наклонной, даже не пытаясь сопротивляться. 
     Кравец вдруг подумал о том, что согласно закону диалектики жизнь развивается по спирали.  И на очередном витке прошлое может вернуться, как крик, искаженный эхом.  Он не хотел слышать этого крика.  Но избавиться от него, заткнув уши, было невозможно.  Наташа постоянно возвращала Кравца в его прошлое, о котором он старался не вспоминать. 
     …Косте еще не исполнилось восемнадцати и он только что поступил в свой первый институт.  В лагере на сельскохозяйственных работах ему крупно не повезло… Ее звали Ольга, она была старше Кости на год, обесцвечивала волосы перекисью, умела неповторимо строить глазки, а по вечерам разгуливала в халатике, который скрывал ровно столько, сколько требовалось, чтобы парням захотелось увидеть больше.  Она была недурна собой, а в любом ее слове и жесте сквозило обещание.  Мужчины, как правило, смотрят на таких женщин, будто прицениваясь.  Но Костя, полный телок, распевая под гитару сентиментальные песенки, ловил каждый ее взгляд и движение.  Тогда он тоже не мог ни о чем думать, не спал по ночам, хоть и до упаду выматывался на работе.  Именно там он начал писать свои первые, более-менее приличные стихи. 
     Ольга улыбалась ему, на ночных дискотеках, видя Костину нерешительность, приглашала на танец и под обмирание его сердца прижималась к нему грудью и полным бедром. 
     Костя не выдержал и попросил Ольгу о свидании.  Она назначила время и место: в полночь за лагерем, у стога свежескошенного сена. 
     Он прождал ее почти до рассвета, исходя томлением и разгоняя сломленной веткой свирепых комаров.  Днем она объяснила, что устала за день и вечером нежданно-негаданно уснула.  И посулила встречу будущей ночью. 
     Но и на этот раз она не пришла.  Обиженный Костя желал услышать объяснения, но Ольга сторонилась его весь следующий день.  А за ужином, возникнув за спиной, склонилась к Косте, легонько коснулась губами его уха и шепнула, что теперь-то уж обязательно…
     И она сдержала слово. 
     Ольга вышла из-за стога, приблизилась, погладила Костю по груди своей узкой ладошкой и осведомилась, что они будут делать?
     Он смутился. 
     — Может, погуляем?
     — Я так устала.  — Она опустила глаза. 
     Будь Костя хоть немного поопытней, он бы знал, как себя вести.  Но он лишь растерянно переминался с ноги на ногу. 
     — Постели куртку, — шепотом попросила Ольга. 
     Он с готовностью скинул добытую у старшекурсников "стройотрядовку" — предмет зависти прочей абитуры — и бросил ее на устилавшее землю пахучее сено.  Ольга опустилась на колени. 
     — Иди сюда. 
     У нее было прохладное, не по-девичьи зрелое тело.  Колотясь от озноба, Костя чуть не оторвал пуговицы на ее блузке, но оказалось, что по причине отсутствия опыта с застежкой лифчика справиться ему не под силу. 
     Пока он, покрываясь потом, решал, порвать “сбрую” или попросить ее хозяйку о помощи, Ольга безошибочно нашла его чувствительные места, о существовании которых он сам подозревал лишь смутно…
     — Подожди, — в последний момент шепнула Ольга и ловко выскользнула из его объятий.  — Я сейчас. 
     Запахнув халатик, она растаяла в темноте, как виденье. 
     Костя просидел, привалившись спиной к колючей стене стога, минут тридцать.  Неистово свиристели кузнечики.  Сердце колотилось с пулеметной частотой, дыхание не выравнивалось, а внизу живота нарастала ноющая боль.  Он опустил руку и чуть не вскрикнул от собственного прикосновения. 
     Он не знал, сколько еще прождал Ольгу, хоть и понял уже, что она не вернется.  Иногда где-то вверху ему чудились странные звуки, похожие на хихиканье и приглушенную возню, но они не достигали его сознания. 
     Боль в паху не унималась, а восставший “боец” словно одеревенел.  Костя просунул руку под ремень и потрогал налитую кровью головку.  Прикосновение сладко отозвалось во всем теле.  Он осторожно оттянул назад подвижную кожицу и понял, что остановиться уже не сможет…
     Возвращаясь в лагерь, Костя воровато огладывался по сторонам, желая убедиться, что поблизости не случилось свидетелей его “упражнений”. 
     …Днем девчонки поглядывали на Костю странно и шушукались за его спиной.  А после работы его отозвал в сторону сосед по “шконке”, парень постарше, поступивший в институт после армии.  Помявшись, он буркнул: — Ты, вот что… Кончай народ смешить. 
     — В смысле?
     — Завязывай дрочить под стогом. 
     Костю будто окатили крутым кипятком. 
     Как выяснилось, все ночи напролет Ольга проводила в душистом стогу с дружком — третьекурсником, не попавшим в стройотряд и теперь отбывавшим трудовую повинность вместе с абитурой.  Когда юный недоумок назначил ей встречу, она решила развлечься. 
     Две ночи третьекурсника забавляло Костино топтание и битвы с комарьем, а на третью ему это надоело.  Но изобретательная Ольга не позволила дружку заскучать и явилась пред Костиными очами… Делясь впечатлениями с приятелями, третьекурсник ржал:
     — Вот коза! Я думал, она уж от него и не отделается… А он-то, бедолага!. . 
     Несколько суток Костя не спал и ничего не ел.  Он совсем было собрался уехать в город и оставить институт, но тут в лагере случилась инфекция и его закрыли на карантин. 
     Из депрессии Костя не мог выйти до самого Нового года, но потом все разрешилось само собой.  Он прибился к самодеятельной институтской рок-группе, отрастил патлы до плеч, потренировавшись, выучился лихо “ковырять солягу” на грифе рогатой “Музимы”.  После одного из сэйшнов Костю подхватила развеселая сокурсница, увлекла в общагу и там, на жесткой, скрипучей койке он впервые сумел забыть о своей постыдной любви и позоре. 
     Вскоре Костя сделал открытие, что нравится женщинам, и не посчитал нужным отказывать им во взаимном внимании.