— Наташенька, мне плохо без тебя! Ты появляешься и исчезаешь, а я… просто распадаюсь на части. 
     Она высвободила руку. 
     — Не занимайся ерундой! Мне не до твоей хандры.  Хватило бы сил разобраться со своими проблемами. 
     — Что у тебя за проблемы? Можешь рассчитывать на меня. 
     Она помолчала, потом повернулась и пошла прочь.  Кравец кинулся вдогонку. 
     — Наташа! Постой! Прости…
     Боль в сердце вдруг вспухла, заполняя грудь целиком.  Свет померк.  Кравцу показалось, что его голова сейчас взорвется, как граната.  Он судорожно глотнул воздух перехваченным горлом и рухнул на асфальт. 
      12
     Кравец провалялся в больнице недолго.  Приступ, к счастью, не привел к инфаркту.  Наташа часто навещала его и, быть может, именно это больше всего помогло ему встать на ноги.  О том, что произошло, они старались не вспоминать.  А когда он выписался и вернулся домой, Наташа появлялась в его квартире почти каждый день и, хоть физические нагрузки были ему противопоказаны, времени даром они не теряли. 
     Кравец опять завел разговор о женитьбе.  Наташа усмехнулась. 
     — Вот возьму и выйду, и еще детей тебе нарожаю.  А ты возьмешь и умрешь.  Что мне тогда делать?
     — Да я еще как бык! — Кравец подхватился с постели и чуть не застонал.  Ему стоило труда скрыть боль, шевельнувшуюся в груди.  Наташа, должно быть, что-то заметила. 
     — Полегче.  В твоем возрасте…
     — А что мой возраст? Зрелый и вполне продуктивный.  Видела фильм с Харисоном Фордом? Ну, тот, где пожилой пилот самолета и его юная пассажирка падают на необитаемый остров и вместе робинзонят.  Она сперва тоже…
     — Ты не Харисон Форд. 
     Кравец помолчал, потом согласился:
     — Я знаю.  Зато я люблю тебя так, как никто другой любить не сможет.  Для женщины это иногда тоже немаловажно. 
     — И не Том Круз, — поддразнила его Наташа. 
     — Я много лучше.  — Кравец изобразил на лице голливудскую улыбку.  Но вышло это у него довольно кисло. 
     Иногда удлинившимися осенними ночами он не мог уснуть, приподнимался на локте и в свете фонаря, падающем через окно, подолгу рассматривал спящую Наташу.  Она тихонько посапывала, и мордашка у нее была совершенно детской.  Кравец знал, что Наташа не была тем беззащитным существом, каким казалась в такие минуты.  Но к горлу все равно подкатывал комок и Кравец понимал, что потерять ее — хуже смерти. 
     Поутру он, будто в шутку, начинал строить планы их совместной жизни.  Однажды, послушав его, Наташа сказала: — Не понимаю, чего тебе не хватает? Мы ведь вместе. 
     — Он был старше ее, она была хороша… Он любил ее — она любила летать по ночам, — фальшивя, пропел Кравец.  И добавил серьезно: — Я боюсь, что когда-нибудь ты тоже улетишь. 
     Наташа пожала плечами. 
     — Ну, наверно, так когда-то и произойдет.  Что же поделаешь?
     — Но ведь мы можем быть вместе всегда.  Я допишу роман, устроюсь на работу…
     Наташа перебила его:
     — Давай так.  Никаких обязательств, никаких клятв.  Я, наверно, тоже… люблю тебя.  Но ведь всякое может случиться.  (Он чуть не выпалил: “Можешь встретить того самого… кого нужно? Или уже встретила?” Но сдержался. ) Я хочу, чтобы у меня всегда была возможность сказать: тебе направо — мне налево. 
     — Я тебя никому не отдам! — Он привлек ее к себе, но она отстранилась. 
     — Не пугай меня.  Что за слова — никому, никогда…
     Кравец понимал, что убеждать Наташу бесполезно.  Она часто будто не слышала его.  И злилась, если он пробовал проявлять настойчивость.  Они говорили на разных языках.  А рисковать тем, что имел, он не решался. 
     Кравец заказал второй ключ от своей квартиры и вручил его Наташе. 
     — Приходи, когда захочешь. 
     Наташа повертела ключ в пальцах и положила на стол.  После ее ухода ключ так и остался там.  В следующий раз Кравец просто бросил ключ ей в сумку, с горечью понимая, что он вряд ли когда-нибудь пригодится. 
     Потом он занялся писками работы и на какое-то время отвлекся от тревожных мыслей.  Но с работой ему не везло.  Не грузчиком же определяться.  Спасибо, хоть писательское правление подкидывало крохи, на которое он кое-как сводил концы с концами, стыдясь перед Наташей свалившейся на него нищеты.  Кравец мог бы обратиться к прежним приятелям, не обремененным творческим порывом, зато сумевшим неплохо устроиться в жизни, но просить милостыню было тошно, а одалживаться по-крупному он не хотел, осознавая эфемерность перспективы возвратить долг. 
     Председатель писательской организации больше не заикался об издании книги, так как время ушло, а рукопись по-прежнему валялась неоконченной. 
     Однажды Наташа, чем-то занятая на кухне, упорно выкликала Кравца, но делала это, по своему обыкновению не называя его по имени.