Труд мой в издании никак не упоминался, зато неплохо оплачивался. 
     Похоже, я успешно справился с задачей. 
     У меня много разной работы, которую я ненавижу.  Но больше всего я ненавижу писать за других.  Когда мы компанией выезжаем на загородный пикник, я беру с собой стопку книг в ярких глянцевых обложках и со сладострастием, страница за страницей, жгу их в костре.  Приятели и их жены только посмеиваются, а Наташа делает вид, что не замечает моих причуд. 
     В утешение директор предлагает издать мой собственный роман, но я отнекиваюсь.  Когда тебя “прикрывает” громкое имя и ведет чужой сюжет, твое собственное “я” растворяется в тексте.  Но стоит заговорить “от первого лица”… Под каким псевдонимом ни прячься, руку не заставишь писать чужими словами.  Не ровен час, книга неизвестного автора попадет к тому, кто знает и помнит другого, бесследно исчезнувшего сочинителя.  Это похоже на паранойю, но, как говорится, береженого Бог бережет.  Я, как герой гоголевского “Портрета”, тешу себя надеждой, что когда-нибудь смогу избавиться от безличия.  Но я, не в пример живописцу, запродавшему душу дьяволу, понимаю, насколько эфемерна такая надежда.  Я ведь тоже весьма своеобразно распорядился своей душой, а за все приходится платить. 
     Эта история смахивает на дурную, мрачную сказку.  Прочитав ее, мои бывшие собратья по перу непременно бы скроили гримасу: нет, чтобы создать что-то светлое, приумножающее добро и красоту в нашем ожесточившемся мире!. .  Они, наверное, правы: я не гожусь в инженеры человеческих душ, и моя неумытая совесть никак не подходит для того, чтоб болеть за все человечество.  Но дело в том, что я и не мог создать что-то другое, потому что ничего не придумал, а лишь рассказал о том, что произошло с нами.  И не моя вина, что на дурную, мрачную сказку смахивает сама жизнь.  Быть может, в следующей жизни мне посчастливится писать добрые и светлые сказки.  Но расставаться с нынешней я не тороплюсь. 
      Дискету с файлом моего повествования я спрячу подальше.  Кому охота, чтоб его посчитали ненормальным?! К тому же у сочинения пока отсутствует финал, о котором я стараюсь не думать. 
     Далеко внизу бухнула железная дверь подъезда.  Я поднимаюсь из-за стола и иду в прихожую.  Лифт уже не работает, а потому есть надежда услышать на лестнице приближающиеся Наташины шаги, похожие на цоканье маленьких копытцев. 
     Но это оказалась не она. 
     Я подхожу к окну.  Далеко внизу над кронами деревьев стелется голубоватое неоновое марево, а здесь, в вышине, прилипшую к стеклам ночную темень разбавляет неистовое сияние полной луны, под которым тускнеют огни ночного города… На одной из его улиц с погашенными фонарями, глухой и безлюдной, зияет отверстый колодец подземных коммуникаций.  Но, минуя коллекторы с переплетениями труб, он уводит глубже, гораздо глубже… Он зовет Наташу и она не может противиться этому зову.  Потому что она — как пришелец на чужой планете, и дышать ее атмосферой Наташе трудно, быть может, даже опасно.  Она приходит к своему колодцу, который то манит, нашептывая, то угрожает, склоняется над ним и вдыхает горячие, с привкусом серы, испарения, чтобы, вернувшись, опять притворяться, будто воздух, которым дышу я, не причиняет ей страданий. 
     Который год мы с сатаной играем в странную игру под названием “перетягивание каната”.  Один его конец в моих руках, другой уходит в бездонный колодец.  Это рискованная игра, мне может не хватить сил и даже думать не хочется о том, что тогда произойдет.  Но я не отступлю.  Потому что канат, который каждый из нас двоих держит мертвой хваткой, зовется Наташа.  Я боюсь лишь одного: только бы канат выдержал и не оборвался.  Я никогда не выпущу его, так как надеюсь, что Чокнутый Виталик был прав, и рядом с моими сведенными судорогой руками присутствует иная — невидимая — рука, самая могущественная во Вселенной. 
     
      2001 — 2002г. .