Кравца давно раздражало ее упорное стремление в таких случаях обходиться местоимениями и междометиями.  Он долго не отзывался, а когда в ее голосе звякнуло раздражение, молча явился на кухню, взял Наташу за плечи и, заглянув в глаза, спросил:
     — Тебе не нравится мое имя?
     Она отстранилась. 
     — С чего ты взял?
     — Ты никогда его не произносишь, будто оно тебе противно.  Скажи: Костя…
     — Перестань. 
     Кравец легонько встряхнул Наташу. 
     — Скажи прямо сейчас. 
     — Прекрати! — Голос Наташи дрогнул. 
     — В чем дело?! — Он вдруг увидел в ее глазах слезы.  — Прости!. . 
     — Никогда больше так не делай, — сказала Наташа глядя мимо Кравца.  — Иначе я уйду. 
     — Прости, — повторил он, чувствуя, как гнев сменяется ужасом. 
     …Иногда в постели Кравец нерешительно затевал Наташину игру, но, судя по тому, как реагировала Наташа, выходило это у него неважно и он впадал в уныние или злился — непонятно на кого.  Однажды, испытав прилив злой угрюмости, Кравец предложил: — Давай сыграем по-моему. 
     Наташа оживилась. 
     — Это как?
     — Накажи меня.  Свяжи и отхлещи ремнем. 
     Он вскочил, выдернул из брюк пояс и протянул Наташе.  Та села на постели, качнув налитыми конусами грудей, и Кравец, ощущая странную — нефизическую — боль в сердце, невольно залюбовался ее точеным телом.  Сейчас он жаждал боли — еще и еще. 
     — Ты, правда, этого хочешь?
     — Правда.  — Он протянул ей полотенце.  — Вяжи!
     Усевшись Кравцу на спину, Наташа забросила ему на шею ременную петлю.  — Ты плохо себя вел.  Ты знаешь об этом? — Петля сдавила горло. 
     Кравец промычал что-то невразумительное.  Он ощутил кожей влажное тепло ее промежности, и в паху возникло шевеление. 
     — Ты заслуживаешь наказания. 
     Кравец почувствовал, что петля перехватывает дыхание и кровь начинает стучать в висках.  Уткнувшись лицом в подушку, он скривился: “империя чувств” местного разлива!
     — Ты боишься? — Петля то ослабевала, то вновь затягивалась, и Кравец вдруг с тоской подумал, что неплохо бы она прервала его дыхание раз и навсегда.  Это лучше, чем ржавый металлический крюк, вбитый в облезлую стену. 
     — Нет, — прохрипел он в подушку.  — Не боюсь. 
     Ремень соскользнул с его шеи. 
     — Плохо.  За это я накажу тебя вдвойне.  — Наташа передвинулась Кравцу на ноги, водя по его коже ремнем.  — Что за сцену ты устроил в кафе? А? Отвечай! — Она хлестнула его по ягодицам. 
     — Я, по-твоему, должен был смотреть, как этот тип лапает тебя?
     — Это не тип, а мой друг.  Ты так и не понял? — Второй удар был ощутимей, но Кравец не пошевелился. 
     — Ага, так тебе не больно.  А сейчас? — Наташа полоснула его всерьез.  Кравец вздрогнул.  — Будешь еще лезть в мои дела? Будешь воображать, что ты хозяин?. . 
     Хлесткие удары посыпались один за другим.  Кравец не выдержал, дернулся и застонал. 
     — Ах, ты вырываться? — Наташа, похоже, входила во вкус.  — Я покажу тебе, кто здесь хозяин.  Сейчас ты поймешь…
     Ее цепкие пальчики скользнули Кравцу между бедер и сжали мошонку. 
     — Теперь повырывайся! — Ремень опять засвистел в воздухе. 
     Кравец вдруг всерьез ощутил свою полную беспомощность, от которой ему на самом деле стало жутко, а вместе с ней — странное, тяжелое возбуждение, окатившее его с ног до головы, как внезапно набежавшая морская волна.  Но волна эта не освежала, она состояла из чего-то липкого, обжигающего, взметнувшего со дна тела и души горячий ил постыдного наслаждения. 
     Он почти перестал ощущать боль, растворившуюся во вскипевшем желании.  Наташины пальчики безжалостно мяли и оттягивали назад нежный мешочек, ремень взлетал и опускался, но Кравец не чувствовал его укусов.  Отвердевший “боец” терся о простыню, наливался небывалой силой, готовый извергнуть “заряд”.  Палец партнерши вдруг юркнул между побагровевших от ударов ягодиц и грубо проник туда, куда Кравец раньше никому и ничему проникнуть бы не позволил.  Он дернулся, но тут же почувствовал какое-то совсем уж запредельное возбуждение.  На Кравца обрушилась глыба невообразимого оргазма и он пришел в себя лишь через несколько минут. 
     Наташа гладила его саднящую кожу.  Она наклонилась, заглянула ему в лицо. 
     — Тебе больно?
     И принялась развязывать полотенце. 
     Оглушенный Кравец лежал неподвижно.  Пережитое будто расплющило его.  Теперь он точно знал, что у него не осталось сил для сопротивления.  Но не сожалел об этом. 
     Кравец перевернулся на спину.  Наташа сидела, настороженно привалившись к стене и подобрав под себя ноги.  Он протянул руку и больно стиснул ее грудь.