Оказалось, что человек, в отличие от любого другого живого существа, не знает чувства насыщенности.  Он постоянно хочет жрать.  А чтобы не поедать себе подобных, он, несмотря ни на что, идет дальше, ищет, изничтожает. 
     Вивьен видел, как искрящиеся в своих одеждах феи отходили все дальше и дальше вглубь леса.  Слезы не высыхали на их точеных лицах - теперь не беззаботных, а тронутых печатью невосполнимой утраты.  Ведь уходя, они уничтожали свои деревни.  Красивейшие дома и мосты, которые были сосредоточением солнечного света, без следа таяли в воздухе. 
     - Но нельзя убегать вечно.  Ты правильно понял, страж. . .  Здесь - в месте, которое вы называете Радужными Мостами, маленький и очень поредевший народец должен был остановиться, так как бежать дальше стало некуда.  Ты не знаешь всей тяжести их боли и отчаянья.  Земля для вас – это место, где можно уложить свое вонючее больное тело, а для них – это суть жизни. 
     Алхимик видел огромные потухшие глаза и узкие опущенные плечи.  Видел, как феи затравленно вглядывались в колышущуюся зелень. 
     - Они знали, что рано или поздно люди доберутся и сюда.  Лесные создания не понимали: как могут пришлые так бесцеремонно губить чужой дом? Почему не чувствовали той боли, которую испытывали сами феи от гибели каждого нового дерева? И лишь тогда, доведенные до последней черты, из-за которой подуло замогильным холодом, они попытались измениться.  Крылатые существа нашли способ использовать людскую настырность против них самих.  Ты даже представить себе не можешь, страж, чего стоило феям изменить своей сущности. 
     Но Вивьен представил и понял.  Перед ним вставали картины того, как феи с поистине отрешенным остервенением вгрызаются в плоть озерного края.  Остатки некогда многочисленного народа гибли, придавленные каменными блоками, тонули в размываемой грунтовыми водами глине, сдирали нежную кожу до кровавого мяса, но не прекращали работать.  Одного лишь более не видел Вивьен - слез.  Ни единой капли солоноватой влаги не скатилось по бледным щекам.  Из некогда веселых и жизнерадостных существ феи превратились в безвольных кукол, лишенных эмоций и желаний. 
     Картины сменяли друг друга, и вот уже перед взором алхимика развернулся знакомый зал с живыми колоннами.  На каждой их них висел человек - мужчины, женщины, дети.  Не было лишь стариков.  Тела некоторых несчастных больше походили на высушенные мумии, другие еще были полны сил, но кожа их стала серой, ее покрывал странного вида налет, похожий на плесень.  В глазах еще живых плавал нескрываемый ужас.  Люди молили о пощаде, умоляли отпустить хотя бы детей, но все тщетно. 
     В полумраке между колоннами медленно и плавно двигались какие-то тени.  Как ни старался Вивьен, а рассмотреть их не получалось, но в том, что это были не феи - он ошибиться не мог.  Они скорее походили на людей, но странных и изуродованных. . . 
     - То были первые Семена.  Они отдавали свои жизни до последней капли, отчего лес на поверхности наполнялся невиданной ранее силой.  Он противостоял захватчикам, поражая их в своих чащобах. 
     Но теперь Вивьен ясно видел лишь одно - его голова вот-вот должна была лопнуть.  Боль сводила с ума, заставляла тело биться в конвульсиях.  Алхимик уже не мог воспринимать ни слова, ни образы.  Для него все смешалось в одну стремительную яркую круговерть. 
     Он чувствовал, как силы медленно, но неуклонно вытекают из него.  Отчаяние сменилось закипающей яростью.  Покориться уготованной судьбе не было ни малейшего желания.  Стать новым Семенем, подобием удобрения или кучи перегноя, чтобы почти исчезнувшая раса продолжала плодоносить? Как бы ни так!
     Уже теряя сознание, Вивьен попытался представить себе пустоту - тихую, ласковую.  Пустоту, в которую бы вместилась и боль, и круговерть образов, и ярость.  Одно из самых первых упражнений концентрации, которое некогда изучал алхимик.  Тогда он еще был безусым подмастерьем и частенько получал от наставника плетьми за нерасторопность.  Именно пустота помогала выбросить из головы ненужные мысли и сомнения, точно рассчитывать необходимое количество реагентов для снадобий, а потом, во время неоднократных военных походов, не поддаться панике. 
     Не сразу, но пустота пришла.  Стонущее сознание приняло ее с благодарностью и таким вожделением, с каким погибающий от жажды в пустыне бросается в спасительные воды долгожданного оазиса.  Вивьен почувствовал, как медленно и неохотно отступает боль, как мир перед глазами вновь обретает четкость, а мерцающие образы рассеиваются.  Алхимик не потерял сознания.  Он тяжело дышал, с губ стекала густая струйка алой слюны. 
     "Как бы чего важного не задела", - отстраненно подумал Вивьен, будто последствия драки с Обращенной его вовсе не касались. 
     - Страж, ты оказался слабее, чем я думала, - раздался снизу насмешливый голос.  - Ты даже не дослушал историю до конца.  Новое Семя должно быть крепким, чтобы Пастыри смогли вновь обрести силу. 
     "Пастыри. . .  Пастыри", - Вивьен видел их в той круговерти, но не помнил - кем они были и чем занимались.  Лишь ощущение неосознанного отвращения возникло сразу, как только девушка произнесла это слово. 
     - Ну, ничего, - продолжал ненавистный тягучий голос, - новое Семя даст лишь толчок, а потом пробудившиеся превратятся в очистительный лесной пожар, в пекле которого сгинут захватчики.  Ты это чувствуешь, страж? Чувствуешь, как твоя жизнь растекается по венам Пастырей? Как дрожат готовые распахнуться веки, как скребут по каменному полу пальцы?
     Вивьен молчал, стараясь сохранить спокойное дыхание.  Его горло будто разрывали изнутри - каждый новый вдох давался с огромным усилием и дрожью во всем теле. 
     - Да, ты это чувствуешь! Гордись этим, страж! Гордись оказанной тебе честью.