Он проработал день, два, три – просто потому, что хотел отдохнуть и забыться за нехитрым делом.  Село не занималось высоким искусством - оно зарабатывало деньги.  Никакого опыта тут приобрести было нельзя.  Местные маги просто-напросто наладили массовое производство «бродяжек», умело используя моду на такие вещи, ими же созданную: приятно, что ни говори, когда в «комнате предков» у тебя лежит не бумажная табличка с могилы, а стоит глиняная фигура умершего, к тому же, по уверению профессионалов, способная ожить в любую минуту.  Каждый маг делал по два, по три «бродяжки» в день: благо, заказчиков хватало с избытком.  Янмину сделалось завидно – какая беспечность в головах, какая ветреная дурь! Он месил глину и ругался про себя крепкими солдатскими словами.  Чертова столица, будь ты проклята! Здесь, в селе, люди не имели тайн друг от друга.  С лица привезенного трупа маг снимал маску, и, пока родственники умершего, сидя в сельском «доме странников» (достаточно приличном, к слову сказать) ожидали результата своей поездки, он неуклюже лепил из глины тело будущего «бродяжки». 
      В целом все делалось точно так же, как описывал Лян Аин.  Во всем этом была какая-то бездарность, темнота, ужас – смешным казалось даже думать, что нелепые пустобрюхие «бродяжки» могут когда-нибудь ожить, но никто, кажется, и не хотел, чтоб они оживали.  Вечером третьего дня Янмин сложил и сунул в свой холщовый мешок потемневшую от пота рубаху и убрался восвояси.  Он вернулся в Сяньян загорелый и злой.  Если маг не надеется на себя, на свою силу – он не маг, а дерьмо, трупный червь, недоумок… Янмин, в отличие от всех них, надеялся на себя – больше было не на кого.  Утром следующего дня он отправился в подвал городского суда, куда свозили неопознанных покойников, нарочно выбрал самый разложившийся женский труп – такой, что нельзя было разобрать черт лица - и принялся за работу.  Его, гадальщика на костях, впервые в жизни рвало от трупного запаха, пока на лице девушки – изодранном, с застывшими кровоподтеками - обсыхала глина.  Лицо было обыкновенным, мертвым – с впалыми глазницами и раскрывшимся ртом - зато родинки – их на теле было множество – проступали так ясно, как в обмелевшей реке проступает дно.  Янмин смотрел на эти родинки.  Неумело, как ребенок, впервые прикоснувшийся к глине, он вылепил тело – очень мало похожее на то, что лежало перед ним.  Теперь следовало избавиться от самого трупа.  Конечно, проще всего было его зарыть, но Янмин дождался ночи, разжег во дворе костер, облил тело соком стоягодника… Злость кипела в нем, требуя жертв – и маленькая мертвячка несказанно подходила на роль жертвы.  Пока труп горел, он стоял рядом, наблюдая, как пузырится и лопается от жара кожа на лбу и щеках будущей возлюбленной Шихуанди.  Он, Янмин, разумеется, выполнит свое обещание – преподнесет Императору такую красотку, что тот только оближется.  Но только один Янмин будет помнить, как шипели и обугливались волосы на удлиненном треугольнике ее «нефритовых врат», только он в глубине души будет знать, что в правой подмышке у нее родинка, похожая на собачий клык.  Она достанется Шихуанди неновой, несвежей, использованной…Да, но если вдруг Шихуанди сдуру задумает проверить правдивость Янминовых слов и прикажет раскопать девушку… Подумав об этом, он затушил огонь.  После той ночи Янмин стал спокойней.  Он работал, высунув язык от старания, как в детстве, в мастерской Лян Аина.  Труднее всего оказалось, как ни странно, приделать маску к безлицей голове: в Чартжоу для этого использовали клей на основе чайного корня, а у Янмина его не было.  Он долго, ласково касаясь пальцами, сглаживал шов – и шов, в конце концов, подчинился, исчез.  Теперь дело оставалось за самым главным – тут уж Янмин не боялся: знал, как всегда, с самого первого раза, что девушка оживет.  Он и мысли не допускал, что может быть иначе.  И, когда она, действительно, ожила (он едва начал читать заклинание) – улыбнулся ей, как улыбается любящий отец заспавшейся дочери. 
      Теперь, пожалуй, никто в мире не мог бы предположить, что совсем недавно, всего несколько минут назад, эта голенькая, белотелая девочка была глиной.  Нет, на профессиональный взгляд, она, разумеется, отличалась от живой: зрачки были слишком неподвижными и не реагировали на свет, пульс на запястье не прощупывался, маленькие ноги при ходьбе почти не касались земли… имелись и другие признаки.  Для Янмина все это было ясно и неоспоримо, как день, но поищите-ка второго Янмина! Она оказалась обыкновенной простолюдинкой, маленького росточка, и, пожалуй, чересчур худенькой – ключица и лопатки резко и как-то беззащитно выступали вперед, чуть приподнимая бледную, в детских пупырышках, кожу.  Маленькие - цвета спелой сливы – глаза смотрели вокруг восхищенно и обрадовано, как будто она хорошо понимала, что только что была мертвой и вот теперь ожила - и все благодаря высокому, нескладному человеку, который сейчас улыбается ей.  На самом же деле – Янмин прекрасно это чувствовал – вряд ли бедная девочка помнила, кем была еще неделю назад.  Если она умела шить, варить ягоды, или еще какую-нибудь чепуху в подобному роде, все это осталось при ней, а вот прошлое, прошлое… Ну да черт с ним, с прошлым! Теперь предстояло сделать из девчонки сладкую женщину, способную ублажить вкус Шихуанди – не самое простое дело, если признаться откровенно. 
      Предположим, красивую женщину можно смастерить из кого угодно: что в том особенного? Ну, белая кожа, ну маленькие ступни, ну, густые волосы - вот тебе и идеал современной женщины.  Но Шихуанди не так-то прост, или, напротив, слишком прост, кто его там разберет? Поговаривают, в гареме у него собраны самые красивые женщины Китая, а он столь редко навещает их, что многие даже не помнят его лица.  Он спутался со старой танцовщицей из «дома девочек» и коротает у нее все ночи.  Он получил в подарок юную принцессу из Намвьета – и устроил истерику: кричал, что его хотят убить, что сил его не хватит больше ни на одну бабу.  Попробуй-ка угадай, что ему по душе! А…будь что будет: в любом случае, он, Янмин, сотворит такую крошку, что все ахнут от изумления, а уж что сделает с ней Шихуанди – его личное дело.  Он сам отправился на базар и купил ей шелка на платье - маленькая дикарка, едва увидев нежные, переливающиеся свертки, завизжала от радости, развернула один, схватила цепкими коготками и набросила на голое, в родинках, тело. 
      Янмин смотрел – и радовался вместе с нею: девчонка хорошела на глазах.  Одно только волновало его: уж слишком она была обыкновенной, ничем не примечательной очаровашкой - в любом бедном квартале таких сотни.  А вдруг Император решит… И тут же успокоил себя: да ничего он не решит! Он, если вдуматься, сейчас приперт к стене не меньше самого Янмина и, по всей вероятности, ожидает окончания его работы с волнением влюбленного.  Он еще раз взглянул на свое изделие – беспристрастно, холодно.  Нет, совсем не похожа на девочку из Башни Малышей – та была моложе, притягательнее… и вообще лучше всех в мире, а эта – обычная.  Пожалуй, для обыкновенного глаза ее от живой ее отличал лишь один признак: девушка не говорила, хотя явно не была глухонемой.  Она мычала, как больная драконьей болезнью, которая стирает у человека из памяти все слова.  Но больные драконьей болезнью имеют рассеянный взгляд умалишенных, а девочка смотрела внимательно и весело.  Скорее всего, придется подрезать ей птичьи жилки под языком – пусть уж лучше будет немой, чем мычит что-то невнятное. 
     .  .  . 
      Спустя ровно месяц, он привел девочку к Шихуанди.  Император, издалека увидев Янмина, заулыбался ему:
     - Ну, здорово, Янмин! – Кивнул на девушку: - Это та самая баба, что ты вылепил из глины? У тебя хороший вкус, хотя вы, маги, и чураетесь женщин!
     -Ну, как, мой Император? Хороша, а? – в голосе Янмина, помимо его воли, прозвучала отцовская гордость. 
     Шихуанди еще раз бегло осмотрел девушку – чуть дольше задержал взгляд на маленьких, не знавших бинта, ступнях. 
     Ответил просто:
     - Ничего.  Ты молодец, Янмин.  Впрочем, я ведь и без этих выкрутасов – с бабами – тебе верил.  Куда только теперь ее девать?
     Янмин развел руками:
     - Неужто она Вам не нравится, мой Господин? Вы же сами сказали…
     Шихуанди оглушительно захохотал, запрокинув голову:
     - Нет, ты, в самом деле, ненормальный, как все гении.  Решить, что я буду спать с мертвячкой! Скажи ей – пусть убирается… Она хоть человеческий язык-то понимает?
     Янмин огорченно поежился, но тут же воспрял духом: что ж… может, так оно и лучше… меньше проблем! Спокойно сказал девушке:
     - Ступай, подожди меня снаружи! – И, видя, как она непонимающе сдвинула бровки, добавил мягко, почти нежно: - Иди, ласточка, иди… у меня важный разговор!
     Девочка (вот умница!) гордо распрямила спинку и медленно, ни разу не оглянувшись, направилась к выходу.  Оба – и Янмин, и Шихуанди – проводили ее взглядами.  Затем взгляд Шихуанди остановился на Янмине - и тотчас сделался недовольным, капризным. 
     - Нет, так не годится, Янмин.  Давай выкопаем ту девку, с которой ты лепил это сокровище – и сравним; тогда я буду уверен, что ты меня не обманываешь. 
     Янмин в ответ лишь недоуменно пожал плечами.  Но выхода все равно не было. 
     Мертвую раскопали.