Лунчик с трудом поднялся на ноги, вытер рукавом глаза и нос – все без толку, они тотчас снова сделались мокрыми – и опрометью кинулся бежать – через пустырь, через гудящие под ветром травы, к черту, к жизни – все равно куда.  Опечаленному услышанным Лунчику было так горько, что он совсем не испугался предстоящей смерти – ну и пусть его убьют, он ведь и сам отдал бы свою жизнь за Императора – отдал бы легко, не задумываясь, с удовольствием – так, по крайней мере, ему всегда казалось. 
      А теперь что? Выходит, его предали… И предал тот, кто был ему, после брата, дороже всех на свете – любимый Повелитель, за которым он готов был броситься даже в реку с горящей смолой.  Он бежал все быстрее: Лунчику казалось, что так можно избавиться от смертельного, пахнущего полынью одиночества и гнусного чувства, что тебя предали, оставили… Сглотнув очередную порцию слез, Лунчик вдруг вспомнил, что точно так же, как теперь, он бежал по степи восьмилетним мальчуганом, когда сосед – длинный, прыщавый парень с тяжелыми кулаками, по прозвищу Гвоздь - скормил коту его беркутят.  Этих птенцов - подростков Лунчик нашел неподалеку от деревни, возле тела мертвой птицы - изрядно проголодавшиеся и усталые, они то зарывались по привычке в перья матери, слегка колышащиеся от ветра, то - видимо, пугаясь непонятного холода, исходившего от нее, отлетали прочь и отчаянно кричали.  Лунчик задохнулся от радости (как же - у него будут собственные беркуты!), изловил малышей – они сопротивлялись и больно щипали клювами его руки – и бросился в деревню.  Птенцы прожили несколько дней у него в сарае и уже начали узнавать маленького хозяина, а подлый Гвоздь взломал дверь в сарай и запустил туда своего рыжего бродягу-кота – грозу всех птиц в округе.  Нечего и говорить – рыжий обжора молниеносно расправился с беззащитными Лунчиковыми питомцами, а Гвоздь смеялся над прибежавшим Лунчиком и скалил свои неровные желтые, как прошлогодний рис, зубы.  Как Лунчик заплакал тогда! Он до темноты бегал по степи, размазывал слезы и никак не мог убежать, избавиться от жуткого тумана одиночества и предательства, в одночасье сгрудившегося вокруг его маленькой головы.  И все в мире отступало перед этим чувством – даже смерть! Смерти ведь, в сущности, боишься тогда, когда она тебе угрожает меньше всего – это Лунчик, участвуя в нескольких не слишком крупных военных вылазках, уже успел понять.  Но тогда, в детстве, он быстро утешился, а теперь, теперь… У мальчишки, что ни говори, больше путей, а вот куда податься взрослому? Хотя, нет, Лунчик знает, куда идти.  Он кинулся к палатке, надеясь найти там Бешеного Кота, и, о, чудо!, тот сам не спеша шел навстречу
     - Бешеный Кот! – Лунчик забыл, что никто и никогда не называл так этого парня в лицо, но сейчас, из-за усталости и долгих слез, он даже не мог вспомнить его имени – ну и что из того, в конце концов? – Бешеный Кот, это правда! – слезы подступили к горлу Луна с новой силой. 
      Бешеный Кот осторожно взял Лунчика за косую челку и заглянул ему в лицо. 
     - Да что правда-то? Лун, ты весь опух от слез… Вот что… - Бешеный Кот отпустил Лунчиковы волосы, решительно сжал его локоть и потащил во двор, к умывальнику.  – Иди, храбрец, умойся, а потом ты мне все расскажешь…
     Лунчик, всхлипывая, послушно побрызгался водой.  Бешеный Кот протянул ему чистый кусок холстины, заменявшей солдатам полотенца, легонько обнял за плечи и потащил к тому самому пустырю, на краю которого Лун услышал сегодня самые страшные слова в своей жизни.  Взявшийся невесть откуда Дырка - в – Голове, проходя мимо них, завопил:
     «- О, парочка голубков!», но тут же умолк от сильного толчка в плечо, которым наградил его Бешеный Кот. 
      Он привел Луна к большому камню, похожему на гигантский опрокинутый солдатский котел.  Уселся рядом, широко расставив полные, красивые ноги.  Смотрел куда-то вдаль. 
     - Ну, рассказывай, Лунчик, чего ты ревел… Узнал что-то новое о планах Шихуанди?
      - Он хочет нас убить… - машинально проговорил Маленький Лун.  И вдруг ужаснулся – выходит, Кот уже все знает, если задает такие вопросы?
     Бешеный Кот сорвал травинку, засунул ее в рот и принялся с наслаждением посасывать. 
     - Да.  Хочет убить.  После – оживить.  Чтобы потом, когда армия понадобится стране, мы были молоды, сильны, здоровы – одним словом, представляли такую же несокрушимую силу, как и во время последней битвы в Намвьете.  Ну а заодно – хочет придумать способ спасти человечество от смерти, как и многие до него.  Неразрешимый парадокс, Лунчик – все, кто хотел спасти человечество от смерти, непременно начинали с того, что отнимали у кого-то жизнь, считая это необходимой жертвой во имя великой цели.  А получалось, что и заканчивали этим же: как ты видишь, средства перехитрить смерть до сих пор нет. 
     Лун, моментально забыв про недавние слезы, в изумлении таращил глаза. 
     - А… откуда ты все это знаешь? Тоже выследил Кантонца?
     Бешеный Кот мягко, рассеянно улыбнулся. 
     - Нет, Лунчик, не выслеживал я никакого Кантонца.  Но у меня есть глаза, уши, мозг.  К тому же, я умею связывать одно с другим.  Ведь никто особенно и не скрывает, о том, что армия скоро будет умерщвлена – должно быть, сам Император не считает необходимостью это скрывать.  Иначе бы молчали…
     Лун посмотрел жалобно. 
     - Ты так спокойно говоришь об этом… Неужто не боишься? А если нас не оживят… ну, по какой-то причине?
     - Я думаю – оживят.  Вернуть жизнь – не такое уж сложное дело.  Вот только вопрос, что это будет за жизнь, сколько она продлится.  Останутся ли к тому времени в живых наши близкие, узнаем ли, к примеру, мы с тобой друг друга?
     Лунчик поежился. 
     - Ты думаешь, это возможно – вернуть мертвецу жизнь?
     Бешеный Кот выплюнул травинку и прилег на прогретый солнцем камень. 
     - Лун, ты что, из глухой деревни? Нет, правда, не обижайся… Да ведь мастера «дела молчания» есть и в деревнях… Ты никогда не видел, как гадают на костях?
     - Да видел… - Лунчик с досадой махнул рукой.  – И знаю, что маги оживляют трупы, те им что-то там предсказывают… Но мы же говорим о другом.  О жизни, а не о гадании на мертвом теле. 
     - Ну вот – Бешеный Кот опустил длинные ресницы.  – Я допускаю, что можно вернуть жизнь мертвой армии, если найти профессионалов – уж тут-то Шихуанди постарается.  Она, возможно, станет прекрасно выполнять свою роль – сможет убивать, занимать чужие земли, захватывать деньги, драгоценности, людей.  Но это будут уже не прежние люди – не я и не ты – а страшные чучела людей, созданные для конкретной задачи – отнимать человеческую жизнь, так-то, мой дорогой Лунчик. 
     Лун вскочил. 
     - Ты нисколько не боишься, потому что тебе, единственному среди нас, нечего терять… Ты уже пожил, Бешеный Кот, а мы все молоды, и хотим жить.  – Он искоса взглянул на Бешеного Кота, уверенный, что тот тоже скажет в ответ что-то злое, резкое – так было бы легче.  Но никому еще не удавалось рассердить Кота.  Он лишь усмехнулся словам Лунчика и слегка покачал головой. 
     - Я тоже молод, Лунчик, и тоже, представь себе, хочу жить – причем теперь, а не когда-нибудь через сто лет.  Я полон сил, к тому же, у меня в Маньчжурии остался маленький сын; как ты думаешь, может ли нормальный человек желать стать моложе собственного сына? Я понимаю тебя: в твоем возрасте мне тоже все тридцатипятилетние казались чуть ли не глубокими стариками.  Но это не так, Лунчик – скоро ты поймешь. 
     От этих слов вновь повеяло могилой, тленом, вечностью.  Предчувствие скорой, неминуемой смерти ударило в висок, точно арбалетный камень – Маленький Лун отчетливо представил, что никогда не узнает, каково это – быть тридцатипятилетним.  Снова противно защипало в носу: он только сейчас понял, как ему не хочется умирать. 
     Лунчик подобрал булыжник и, что было сил, запустил его в противную, иссохшую траву, еще хранившую, вероятно, следы его недавних слез. 
     .  .  . 
      ПЕРВОЕ ПИСЬМО ТОМАСА ХАЙНЕНА В МОСКВУ
      Милый Кир!
      Вообще-то я не собирался писать тебе так скоро, но после твоего отъезда у нас произошли такие вещи, что не рассказать их было бы просто изменой нашей дружбе. 
     Во-первых, грустная новость: на другой день, после того, как ты уехал, заболела Симона.  К нам, что ни день, таскаются разные доктора – и никто не может понять, что с ней.  В тот день, как заболела Симона, я предложил ребятам каждую ночь дежурить возле ее палатки (не потому, что верю в привидения, а просто так, чтоб ей было спокойнее), и тотчас нашлось много желающих: и Михаэль, и Удо - Пиг, и Бюбхен (ты этого парня, наверное, не помнишь: он приехал к нам за день до твоего отъезда, и многие другие – даже, как ни странно, мой отец. 
      Однако, наш филантропический порыв не встретил сочувствия у Вибе – он тут же заявил, что Симона не нуждается в охране, так как больше она не будет одна в палатке: он забирает ее к себе и будет сам охранять.  То есть, сделает из своего прокуренного до дыр, холщового шалаша супружескую спальню – ну и черт бы с ним! Ты не переживай, Кир – Симона поправится, я тебе обязательно буду писать об ее здоровье. 
      Вторая новость куда веселее первой: оказывается, глиняных солдат в земле не шесть и не семь сотен, как предполагал наш доморощенный аристотель Вибе – их там предположительно не меньше пяти тысяч, а, возможно, даже и больше.