Потому что я плюнула в их бессмертные лица.  И выбросила передатчик.  Остается только бежать.  Неизвестно куда и неизвестно зачем.  Все равно найдут. 
     От усталости, затравленности и общего душевного беспокойства есть хороший выход – посмотреть на себя со стороны.  Представить, что унижают не тебя, а кусок мяса, которому твой мозг задает тон.  Словно гитарист, дергающий струны.  Миноры, мажоры – лишь ощущения, идущие от центра.  И ты можешь это остановить.  Отрекись от тела.  Посмотри на забившийся в угол мешок костей с высоты эфемерной субстанции.  И станет легче.  Не тебя оболгали, ярлык идиота навесили на марионетку, на кого-то другого.  Тебя не волнует чужое горе, ты выше этого.  Ты – наблюдатель, а не участник.  Так к чему паниковать, если можно спокойно разобраться в ситуации, вывернуть ее наизнанку для собственной выгоды?
     Но с физической болью такой фокус не проходит. 
     
     Я боялась шелохнуться, выдать пробуждение.  Мешала жажда.  Казалось, горло засыпано песком, и маленькие шершавые крупицы перекатываются с места на место при дыхании.  Изводили позывы кашля.  Я не сдержалась.  Жесткий воздух царапнул горло и вызвал новый спазм. 
     Зубы звякнули, ударившись о стекло.  Вода текла медленно, пока я не выхватила стакан из рук Ваты.  Половина вылилась на подбородок, мне не хватило двухсот миллилитров, но больше не дали.  Голова звенела.  От жара дрожало тело.  Голод.  Вот какой он.  Бедствие желудка можно вытерпеть, но когда мозг похож на жидкий свинец и вот-вот потечет из ушей – это хуже самой изнурительной диеты. 
     Вата открыл дверь, не сводя с меня глаз и дула пистолета, гаркнул: «Несите сюда».  Тут же заскрипели половые доски.  В комнату ввалился Туша с худосочным телом на плече.  Неестественно белые руки жертвы раскачивались от походки энпира, подбородок бился о широкую спину.  Туша скинул мальчишку (я определила пол только по волосатой ноге, высунувшейся из-под задравшейся брючины) с плеча, тот распластался на досках – хрупкий, женоподобный, слабый.  Выстрел продырявил ему череп.  Я схватилась за тоннель с остервенением.  Каждый эпизод короткой жизни охлаждал тело, наполнял его, возвращая дееспособность.  Вместе с последним воспоминанием пришел ужас.  Самым тяжким грехом мальчишки оказалась кража сотни из кармана пьяного отца.  И та была ухищрением матери, боявшейся побоев мужа.  Сына он никогда не наказывал. 
     -- Зачем? – спросила я, не поднимая одеревеневшей головы с подушки.  – Он ведь совсем ребенок. 
     -- Тебе нужны силы, - бросил Вата. 
     Для чего выяснилось сразу же. 
     Актер появился в сопровождении бультерьероподобных охранников, уселся на стул у изголовья кровати. 
     -- Здравствуйте, Алина.  Ну как вы? Сразу расскажете о планах драконов или нам еще подождать?
     -- Я ничего не знаю, - правду говорить легко, даже если она ведет к новому витку мучений.  – Зачем вы меня пытаете? Проще убить и посмотреть, что у меня в голове. 
     -- Нет.  Мертвая вы нам не нужны.  Марк и Джон будут искать вас.  И найдут здесь.  А мы позаботимся о теплом приеме. 
     -- Я выбросила жучок и предала их.  Зачем меня искать?
     -- Ради мести, - предположил Актер, пожав плечами.  – Значит, по-доброму поведать о целях братьев вы не желаете.  Что ж, очень жаль, очень жаль. 
     Головорезы навалились на меня, прижали плечи и колени к матрасу.  Левую руку выставили вперед.  Я не видела орудия, воображение настойчиво рисовало тиски, хотя крепить их над кроватью не за что.  Пальцы инстинктивно сжались в кулак при лязге железа. 
     -- Это не поможет, - предупредил Вата.  -- По одному пальцу за каждое «не знаю». 
     Я перевела взгляд с лап охранников на мента и увидела секатор.  Одно из лезвий острого клюва, разрезая кожу, просунулось в сжатый кулак.  Я стиснула зубы.  Боль с запахом крови и хрустом сустава метнулась от ладони к глазам, ударила вспышкой.