До бункера добралась без проблем.  Уже обезумев от боли, немного посидела, уронив пылающий лоб на руль.  Мне бы немного покоя и чья-нибудь прогнившая жизнь, но за стенами могла ждать засада.  С каждой секундой кровь становилась все гуще, тягучий поток тянулся по венам, готовый закупорить тонкие сосуды. 
     На всякий случай сменив обойму, я прикрутила к «ТТ» глушитель.  Сквозь пульсацию в висках выстрела не расслышать, но старый дом мигом разнесет грохот по спящей округе.  Пискнула сигнализация «Сорренто», тяжелым шагом я вошла в подъезд.  Через слабость и боль, налегая на колесо замка, открыла бункер и замерла на пороге. 
     Изнутри доносилось пьяное многоголосье. 
     
     Взяв наизготовку пистолет, я сделала первый шаг в расцвеченный мигающими гирляндами коридор.  На кухне никого не было, молодежь (судя по голосам) разместилась в одной из каморок. 
     Не думала, что в бункере можно так запросто устроить пирушку. 
     Ноздри щекотал сигаретный угар, разбавленный пивными парами.  Приглушенная синтетическая музыка пробивалась через пьяный говор. 
     -- Секс не имеет ничего общего с близостью, -- вещал возбужденный тенор за стеной.  – Похоть – это как глисты. 
     -- У тебя от нее задница чешется? – заплетающимся языком пробасил кто-то сквозь хрюкающий смех.  – Так может тебе того… с мужиками попробовать?
     -- Идиот, -- прикрикнул тенор.  – Человек, у которого глисты, всегда худой.  Они же его чуть ли не заживо жрут.  Так и секс.  Только в духовном плане.  Какое нахрен развитие, если в голове одни сиськи?
     -- Ну ты приду-у-урок. 
     -- Ты что сказал? – в теноре завибрировала злость.  Сквозь возню послышался звон посуды.  – Давно в рыло не получал?
     -- Тихо, мальчики, -- взвился женский писк. 
     В каморке началась потасовка.  Опрокинулись с бульканьем «полторашки», шлепнулись на пол сигаретные пачки, захрустела непритязательная закуска.  Музыка смолкла – источник шваркнулся об стену.  Было слышно, как рвется одежда, и глухо впечатываются в тела кулаки. 
     Уйти бы по-тихому, но остановило любопытство.  При всей осторожности и приобретенной циничности, хотелось посмотреть на парня, отрицающего секс. 
     Я не впервые услышала об аскетизме подобного рода.  В родном городе существовала организация, состоящая в основном из девчонок, обделенных внешностью и самооценкой.  Лишенные внимания мальчишек, они бравировали девственностью и гордо именовали себя «Антисекс».  Их я понять могла, но услышать те же речи от мужчины не ожидала. 
     Я так и стояла, опустив пистолет, как бесполезную тяжесть, укрытая от драки стенами и мигающим светом маленьких лампочек, пока в коридор не вылетело тело в разорванной серой майке и заляпанных мокрыми пятнами штанах. 
     Парнишка нехило приложился спиной о щербатый бетон, но на ногах устоял.  Шатаясь, он собрался, тряхнул черной шевелюрой и, сжав кулаки, хотел было ринуться в бой снова, но заметил меня. 
     -- Великий Ктулху, Морелла! -- крикнул он, словно впрямь встретил лафкрафтовское чудище. 
     Все иные звуки смолкли. 
     Глава 21. 
     
     Было слышно, как капает со стола разлитая жидкость. 
     Лямка майки не удержалась, соскользнула с плеча застывшего в боевой позе мальчишки.  Он поправил лямку, сдвинул ноги, опустил кулаки, чтобы вытянуть указательный палец и, тыча на меня, повторить: «Морелла!»
     Из-за угла высунулась взлохмаченная светлая голова. 
     -- А-хре-неть, -- по слогам выдавила «голова» тенором.  – И правда. 
     -- Что вы несете? – из каморки выскочила девчонка в балахонистой футболке, с ярко-красными даже в полумраке волосами и острым шипом пирсинга на нижней губе.  – Мама дорогая, -- прошептала она, прислонившись к стене, и тут же повысила голос до визга: -- Кли-и-и-ин, тут Морелла. 
     Трудно сказать, что испугало сильнее – настойчивое упоминание чужеродного имени или необходимость избавиться от случайных свидетелей. 
     Они выглядели немногим младше меня.  Блондин, казалось, даже постарше.  Безобидные и беззаботные.  Разве что грустинка пряталась в краешках губ от мистического взгляда на мир, да глаза не лучились верой в человечество.  Чем-то похожие на меня прежнюю.  Оперившиеся птенцы, которым и в гнезде сидеть невмоготу, и на простор вылетать не хочется.  Сгрудились в бункере, как на соседней ветке -- маленькая стайка отщепенцев.  Меня приняли за свою.  Это видно по закравшемуся во взгляды восхищенному изумлению.  И страху.  А он уместен. 
     -- Вы меня с кем-то путаете, -- сказала я, на всякий случай спрятав пистолет за спину.  Благо, поза позволяла – прижавшись к стене правым плечом – руку легко скрывал мрак и плащ. 
     -- Ты же Алина Никитина! -- воскликнула девчонка, исчезла на миг в каморке и вернулась с помятой листовкой.  Стряхнув с бумаги крошки кириешек и чипсов, она протянула лист с траурным заголовком «Разыскивается». 
     Час от часу не легче.  Я пробежала глазами сухое объявление.  Мрачного вида девица обвинялась в массовых убийствах и связи с мафией.  На полиграфию власти не поскупились, не узнать меня по фото мог лишь слепой или даун. 
     Я растерялась.