« Раз голов нет - то и оружия не положено» - пошутил Янмин.  Это он намекает на новое и, признаться, довольно странное указание «сверху» - дело в том, что армию решили не вооружать.  При этом оружие (им решили заниматься в последнюю очередь) будет храниться поблизости, в обычных оружейных ящиках.  Для чего нужна подобная осторожность? Неужели кто-то всерьез опасается, что солдаты вдруг внезапно воскреснут и в ослеплении перебьют друг друга? Или решат действовать самостоятельно, без приказа начальства? Спросили Янмина, но он ловко увернулся от ответа.  Не понимаю: что Пан Дин, этот талантливый, скромный юноша, находит в Янмине? А ведь он просто без ума от чванливого гордеца – ходит за ним как привязанный и называет своим учителем.  Сегодня я обиделся на него за это.  Случилось вот что: я рассказал Пан Дину, как и зачем попал в монастырь, рассказал, ничего не утаивая - и про то, что больше всего я боюсь потерять после смерти богатство, нажитое тяжким трудом, и вновь сделаться нищим, и про то, как легко я утаил это самое богатство при поступлении в монастырь, обманув глупого эконома.  Ну и, разумеется, поведал о самом главном: о том, что в монастыре меня больше всего интересовала не духовная жизнь (я еще слишком молод для этого), а кости отшельников, хранящиеся в «комнате мертвых», то есть - в нижнем подвале, в широких ящичках, обитых изнутри шелком – очень дешевым, кстати, я рассмотрел. 
      Мне хотелось, пользуясь своими немалыми знаниями в «деле молчания», заставить праведников разговаривать и посоветовать мне, как, умерев, не сделаться нищим.  Но, когда я – правда, ценою немалых усилий – получил свободный доступ в заветную комнатку, меня постигло разочарование, равного которому я не испытывал еще с тех времен, когда был бедным.  Сколько я ни бился над открытыми ящиками, ни одна костяшка в них не шевельнулась – ну надо же! С тех пор я престал считать себя везучим – об этом тоже я сказал Пан Дину.  Он слушал внимательно, был рассеянно задумчив, а потом высказал странную, и, признаться, крайне обидную для меня мысль: «Янмин наверняка смог бы их оживить» - да, вот именно так он и заявил.  Глупости, конечно, - Пан Дин еще просто слишком молод, чтобы разбираться в таких вещах.  Сегодня произошло загадочное событие: наши безголовые солдаты за одно утро вдруг покрылись пыльцой шестиголовника – этих едких и невзрачных желтых цветов, что растут здесь повсюду.  Почему вдруг пыльце вздумалось покинуть цветочные чашечки и опуститься на сохнущие глиняные фигуры – непонятно, но факт остается фактом.  А, может быть, это дух Божественного Учителя подает нам знак – как знать? До самого вечера оттирали пыльцу, но она крепко въелась – по всей вероятности, местами так и останется: не переделывать же из-за этой пустяковой загадки всю нашу работу! Янмин, кстати, того же мнения. 
     .  .  . 
      Сегодня произошел печальный случай – Пан Дин случайно расколотил невысохшего лучника.  На самом деле, случай и случай – ничего особенного - но надо было видеть, как разгневался Янмин на своего любимца! Он довел несчастного мальчика до слез – да-да, я заметил слезы на его красивых, обиженных глазах.  Он кричал, что ненавидит трусов – непонятно только, причем здесь трусость, когда налицо обычная неловкость? Заявил, будто знает, кому принадлежала выходка с пыльцой – это уж совсем чушь: Пан Дин не пчела и не может перетаскивать пыльцу с места на место.  В конце концов, Янмин дошел до того, что пообещал выгнать Пан Дина вон, если тот еще раз попробует приблизиться к глиняным солдатам: он, мол, не хочет быть казненным из-за чьей-то дурости.  Когда Янмин, наконец, убрался, я подошел к Пан Дину, желая утешить его, но гордый мальчик не захотел со мной разговаривать, должно быть, боялся показать слезы.  «Видать, смерть нельзя перехитрить, Чан» - сказал он и повернулся ко мне спиной.  Я, было, встревожился, но быстро успокоился: в самом деле, кто в молодости не любил красивые фразы?
     .  .  . 
      Пан Дин со мной не общается: сидит за своими чертежами.  К нему постоянно приезжают какие-то невзрачные люди в бедной одежде – он подолгу беседует с ними, спорит, порою срываясь на крик.  Я лично думаю: они никак не могут решить, как правильно рассадить солдат.  Да и то сказать – дело-то нешуточное: тут надо учесть все – и то, в каком направлении будут двигаться люди, выносящие тела, и разницу в количестве занимаемого места между сидящим и лежащим человеком, и, наверное, еще что-то.  Если упустить из виду любую мелочь – начнется давка, смятение, с лиц не успеют снять маски до того, как тела начнут портиться.  Интересно: хотя бы для изготовления масок-то пригонят еще гончаров? Пан Дин как-то сказал: все, кто работает с армией – хорошо проверенные люди, иных не допустят.  Интересное объяснение! Ну проверьте еще три десятка гончаров – вот и будут проверенные, не разорваться же нам, в конце концов. 
      Ладно, что, спрашивается, загадывать на завтра, если и от сегодняшних дел голова идет кругом? Сегодня услышал, как Янмин разговаривал с Пан Дином: случайно оказался возле окна.  Начало разговора я пропустил, однако с первых же слов понял, о чем речь – о проблеме, над которой работает сейчас Пан Дин.  Янмин разгорячился не на шутку – плесни водой – и пар повалит от затылка.  Он орал: « Поменьше гордости, Пан Дин! Не думай, не один ты решаешь эту проблему.  Ты хоть представляешь себе, сколько человек – и все самых лучших профессионалов – занято сейчас тем же? «Сколько?» - спросил Пан Дин, опустив ресницы.  « В общей сложности, около тысячи человек. . .  - проговорил Янмин неожиданно спокойно (такие перепады я видел у него не раз), - так что не беспокойся: все вместе до чего-нибудь додумаетесь».  Пан Дин вдруг поднял красивую голову и засверкал глазами: «Да пустяки все это… Ни до чего никто не додумается, если уж до сих пор все бродим вокруг да около с завязанными глазами…» Тут я увидел, как он взял Янмина за руку и жалобно заглянул ему в лицо: «Вот если б Вы, учитель… Тогда точно справимся!» Янмин выдернул руку и резко, нехорошо засмеялся.  «Увольте, мой юный друг… - сказал он.  – У меня хватает своей работы…»
      Этот нечаянно подслушанный разговор оставил у меня неприятный осадок.  Оказывается, пока мы тут проливаем пот над будущими «близнецами», кое-кому впору проливать слезы из-за отсутствия здравых мыслей: неужели тысяча человек не может сообща разработать какой-нибудь мало-мальски пристойный план? Хотя, конечно, случай нелегкий: одна промашка – и вся конструкция может рассыпаться прахом, но все-таки, все-таки… Впрочем, вероятно, я многого не знаю: может быть, изобретателей ограничили в количестве подручной силы, может, еще чего-нибудь… Да одного этого ограничения достаточно, чтобы погубить все дело: ведь для одной только переноски тел, возможно, потребуется народу лишь вполовину меньше, чем воинов в «Железной стае» - ну сколько, в конце концов, один человек может перетащить подряд взрослых, крепких мужчин? И вот еще вопрос – что потом прикажете делать со всеми этими переносчиками, гончарами, могильщиками и прочими? В живых ведь их явно не оставят – не тот случай.  А если это так, то умертвить придется тьму народу, равную приблизительно количеству населения двух не слишком крупных городов.  Ну да ладно – не моего ума дело! Тут ведь как – станешь вмешиваться и задавать лишние вопросы – убьют.  А я пока еще не собираюсь умирать, иначе после смерти придется начинать все сначала и обсасывать голые крысиные кости, в то время как мясо – прекрасное крысиное мясо в молочном соусе - станут жрать другие.  Интересно – едят ли на самом деле в загробном мире? Тут у меня имеются определенные сомнения, но на мои планы они не влияют. 
     .  .  . 
      Уф, какие это были непереносимые двое суток! Дело даже не в том, что осень в этом году выдалась непривычно жаркой и пыльной – густая, вязкая пыль лезла в глаза, хрустела на зубах.  Я и представить себе не мог, как велика императорская «Железная стая»! Нет, разумеется, мы знали, с каким количеством людей предстоит работать, но все это были цифры, планы, расчеты, а тут я впервые увидел, что у цифр есть головы (в которые нещадно колотит зной), есть тела ( их требовалось разместить на Ястребином поле, где когда-то в древние времена стоял город, превышающий по своему размеру любой из городов современного Китая), есть смирные, мужественные лица, изможденные от зноя, пересохшие рты, пьющие горячий воздух…Но, главное, какая силища, сколько людей! Еще ранним утром первого дня начали подходить первые подразделения лучников… Какие-то люди в одежде мышиного цвета (должно быть, из тех, кто работал с Пан Дином) суетливо носились по полю взад-вперед: их обязанностью, как я понял, было рассаживать прибывающих в определенном порядке. 
      Мы с Пан Дином стояли в стороне и поначалу с интересом наблюдали за происходящим.  Янмин торчал неподалеку – нетрудно было догадаться, что именно он и есть та главная фигура, которая распоряжается всем действием.  Мышиные люди беспрекословно подчинялись не только любому брошенному им слову (слов он жалел даже в такой ответственный момент), но и движению пальцев, бровей, каждого мускула лица.  В другое время я, может, и позавидовал бы ему, но тут завидовать было некогда: слишком много необычного творилось вокруг.  С первыми все шло гладко – воины (вот что значит дисциплина!) послушно занимали указанные им места и усаживались в указанную позу, а именно – на колени.  Но вскоре возникла первые трудности – дело в том, что люди прибывали быстрее, чем их успевали рассаживать.  Возникла опасность давки, но Янмину на этот раз удалось предотвратить ее – он что-то сказал на ухо каждому из офицеров – и те быстро построили людей. 
      Солдаты (их с каждой минутой становилось все больше и больше) стояли смирно, не переминаясь с ноги на ногу и почти не разговаривая между собой: как видно, они действительно полагали, что их рассаживают для привычного воинского ритуала, за которым последует какой-либо приказ.  Жара, между тем, становилась все сильнее, от резких порывов ветра (который не освежал, а, наоборот, обдавал раскаленным воздухом) пыль поднималась над полем, точно маленькие, извивающиеся колонны – она лезла в глаза, нос, забивалась под одежду и, смешиваясь с потом, оседала на коже нестерпимо зудящей коркой.  Так прошел час, два, три…Уже вся дорога, ведущая из Сяньяна, была до горизонта заполнена людьми, и, надо признаться, я (уже в который раз за этот день) подивился их выносливости: мы с Пан Дином в наших просторных бумажных рубахах просто умирали от жары и то и дело по очереди прикладывались к деревянной бутыли с водой, а стоящие неподалеку воины, облаченные в тяжелую, непроницаемую для воздуха одежду, не сделавшие за эти изнуряющие часы ни глотка воды, держались так, словно все это время просидели на скамейке в тенистом саду.  Я внимательно посмотрел на сидящих в переднем ряду – эти, как ни странно, чувствовали себя несколько хуже: судорожно глотали воздух, некоторые пытались потрогать свои колени, но тут же поспешно отдергивали руку.  Только несколькими часами позже, когда мы оба кинулись к повалившемуся набок лучнику из первого ряда (совсем мальчику!), я понял причину их страданий: земля в этом месте была усыпана мелкими осколками каких-то горных пород, и острые осколки эти, врезаясь в кожу, разрезали ее и ранили коленный сустав не хуже маленького ножичка. 
      Вот тебе и хваленая военная одежда! После этого случая с мальчиком мне самому сделалось нехорошо, и я предложил Пан Дину отпроситься у Янмина и пойти отдохнуть, благо, наше «русло» располагалось неподалеку.