-Объясни, Товарищ Трофим, что это ты за кулацкую дочку заступаешься? Она ж дочь врага.  Или могилу ты забыл, что мы давеча видали? А в ней же, между прочим, наши с тобой товарищи лежат.  Яшка Лысый, к примеру…
     
     -Не Яшка, - поправил его второй, - а Товарищ Яков.  Да только он бы и так в землю лёг – не сегодня, так завтра.  Как и ты ляжешь, Матвей, если не закончишь стволом размахивать направо и налево и порошок свой нюхать.  Как нас Товарищ Ленин учит: «не сметь командовать середняком».  Ты на девку-то эту посмотри, какой из неё враг? Да и невеста эта моя…
     
     Тут уж у всех наблюдателей (а ведь попрятался народишко за заборами, хоть и страшно, хоть и пулю схлопотать можно, но интересно, а охота – она пуще неволи) глаза стали с блюдца: «Какая-такая «невеста»? А второй чоновец фуражку кожаную с головы стянул, и к Дуське обернулся:
     
     -Узнаёшь меня, Евдокия?
     
     До того у Дуськи глаза как шарики стеклянные были – пустые, ясные и спокойные, а тут, как искорка в них загорелась.  Узнала, видать. 
     
     Да и все местные, наконец, признали.  Это ж Трофимка Егоров, Лёхи Голодранца сынок.  Наш, местный.  Батяня его детей настрогал, да и Богу душу отдал, лет уже с пятнадцать как.  А так как, мать их всех прокормить не могла, то сбагрила отпрысков постепенно к городской родне, что б к делу пристроили.  Трофимка последним оставался.  Такой же, как Дуська – не от мира сего.  Вместе с ней по лужайкам всяким шастал, тараканов или бабочек каких ловил, картинки в книжках разглядывал.  А если кто из шпанят местных Дуську задевать решался, тут уж извините - кулаки у Трошки и тогда были как кувалды. 
     
     Лет десять-двенадцать назад отдали Трофима, как и всех братьёв евонных, «в люди» в город.  С тех пор о нём мало, что известно было.  Говаривали, что связался он с плохой компанией, даже на каторгу угодил.  Женька Калган, как-то по пьянке обмолвился, что пересёкся однажды с Трофимкой где-то, чуть ли не в Галиции, в окопах, только тот на солдата мало походил, скорее, на офицера.  Ну, Женька то мозги давно пропил, потому никто его особо и не слушал.  Потому и поставили на Трофиме крест – отрезанный ломоть.  Тем более, что и мать его уже года с три, как померла, а больше никто им и не интересовался… А тут – нате ж, большой начальник из города.  В коже и с маузером. 
     
     Трофим, тем временем, к Дуське подошёл, кровь ей с губы оттёр, и за руки взял:
     
     -Здравствуй, Евдокия.  Помнишь меня?
     
     Это каким же надо дураком быть, что б такое спрашивать? Просто на Дуську глянуть, уже всё понятно было.  В глазах её огромных уже не угольки, пламя пылало – обжечься можно.  А сама, как дура, стоит и кивает только, видать язык от волнения присох, бывает. 
     
     Трофим же лицо очень серьёзным сделал, прямо в глаза Дуське уставился и одними губами спрашивает:
     
     -Пойдёшь за меня?
     
     А та головой как кивала, так и не престаёт.  Только сильнее и радостней. 
     
     Егоров к Товарищу Матвею обернулся:
     
     -Мотя, ты мне брат или кто?
     
     Тот только насупился, ожидая подвоха.  Табакерку серебряную, каким то белым порошком присыпанную поглубже в карман спрятал.  Потом уставился вопрошающе. 
     
     -Пересылку Владимирскую не забыл? Или Нерченскую резню? Я тебе никогда о долгах не напоминал, дай Бог, что б и сейчас не приходилось…
     
     Дёрганный только плечами пожал:
     
     -Эх, Троха… надеюсь, знаешь, что делаешь.  Иначе нам обоим дорога прямая под трибунал. 
     
     Егоров только усмехнулся:
     
     -Мотя, мы ли когда трибунала боялись?. . . 
     
     Чоновцы на постой расположились в Мёртвой Усадьбе.  Как уж им там спалось, да и спалось ли вообще, не знаю.  Я то тогда уже в доме у Дуськи жил.  Вместе с Трофимом и Евдокией.  Эх, и странные вы, люди.  У нас, у нечисти, всё понятно – один мужеского полу, вторая женского, дальше объяснять , думаю, не надо.  А эти две ночи возле стола сидели, друг друга за руки держали, в глаза друг другу смотрели, а больше: ни-ни.  Ну, и дождались, конечно…
     
     На третью ночь сам Илья Тимофеич Потьмин пожаловал.  Тихо так, без официозов разных.  Просто в дверь вошёл и уселся. 
     
     Сначала долго на Евдокию и Трофима смотрел.  Потом только хмыкнул:
     
     -Эх, дочка, разве ж такого жениха я тебе хотел?. . .  Привет, Трошка. 
     
      -И вам вечер добрый, Илья Тимофеич. 
     
     -Ты в большие начальники выбился, как я погляжу?
     
     -Не сам, жизнь заставила.  Да и начальник я небольшой. 
     
     -Что, и в правду Дуську любишь?
     
     -Люблю. 
     
     -А ты доча?
     
     -Люблю его.  Больше жизни люблю…
     
     -Больше жизни не надо, - посерьёзнел Потьмин.  – Просто люби. 
     
     Потьмин помолчал. 
     
     -Тут дело такое, - продолжил он.  – Враги мы с тобой Трофимка.  И врагами останемся.  Но дочь моя тебя любит, я вижу, и не блажь это.  Так что слушай, потому, как видимся мы с тобой в последний раз.  Во-первых, благословение вы моё получаете, плодитесь и размножайтесь.  Иконы носить не надо, ни тебе, ни мне это не нужно.  Во-вторых, дочку обидишь – убью.