Ребра у него болели долго, он стонал и жаловался, что упал, видимо, с лестницы, и как всегда пытался подмазаться.  Но мать переменилась.  Она поняла это не сразу, лишь в тот день, когда лесники привезли дрова, распилили, раскололи и сложили в поленницу за один вечер.  Дрова Сереже сразу же выписали в лесничестве, как своему работнику — теперь он снова работал там, уже в качестве егеря, получив обширный участок заповедника с бобровыми заводями, а когда возвращался с обхода, обязательно приносил или глухаря, или зайца, или рыбу. 
     Мать в тот день пережила еще одно потрясение, когда вдруг появился отчим и начал помогать лесникам. 
     — Надо было раньше помогать! — набросилась она на него, наступая с поленом.  — А ну пошел прочь!
     А потом гналась за ним с поленом до конца переулка, под дружное улюлюканье хохотавшей толпы мужиков. 
     
     Сережа с Ольгой переехали в новую квартиру в середине мая. 
     Сначала они часто заходили к ним в гости, но Ольга была беременна и протекала беременность тяжело.  Врач приказал ей меньше двигаться.  В конце лета приходить в гости они перестали, а в квартире у них теперь жили ее сестры, которые помогали ей.  И сразу после этого снова стал похаживать отчим, замечая, что Сережи нет.  Жить он не напрашивался, обычно или садился на скамейке, или просто присаживался у порога, а мать не обращала на него внимания, словно не видела его. 
     И вдруг, когда ни мать, ни Любка не думали ни о чем таком, в одной рубахе, он влетел в дом с топором и сразу бросился к матери, схватив за волосы и уложив головой на табуретку, замахнувшись.  Любка едва успела схватить топор и дернуть его на себя. 
     Топор выпал.  Любка подобрала его, отбежав с ним в сторону.  Отчим поднялся и начал на нее наступать.  Глаза у него были дикие, мутные, словно бы закрытые пеленой, совершенно не вменяемые, будто он не видел ее. 
     — Любка, беги! — крикнула мать, бросаясь к двери. 
     Слава Богу, Николки дома не было.  Любка кинулась за матерью.  И неожиданно увидела, что мать стоит у двери с перепуганным лицом.  Отчим задвинул засов до упора, вогнав его в железную скобу намертво. 
     — Отойди! — приказала Любка, ударив по засову обухом. 
     Обух вылетел, мать успела вскочить, но теперь отчим загораживал Любке выход, снова закрыв дверь на засов. 
     И вдруг он набросился на нее…
     Между ними завязалась борьба.  Он с силой вырывал у нее топор, а она не отдавала, стараясь вывернуть его из его рук.  Сам по себе он был высокий, почти на голову ее выше.  Она дернула топором с такой силой, которая внезапно снова пришла на помощь — и вдруг увидела кровь, не сразу сообразив, что распластнула рубаху от рукава и по груди, срезав часть мяса с руки, и словно бритвой располосовала грудь. 
     Любка на мгновение оцепенела, пытаясь оценить степень опасности нанесенной раны.  По счастью или несчастью, раны оказались неглубокие.  Кровь шла, но не хлестала, едва смочив рубаху кровью в месте пореза. 
     Ее оцепенением воспользовался отчим, выхватив топор из расслабленных рук.  Любка едва успела его оттолкнуть, пнув в место, которое показал Сережа, и пулей взлетев по приставленной к стене лестнице, которая вела на чердак. 
     — Сука, ты из меня кровь достала! — взревел отчим, всадив топор в перекладину лестницы, перерубив ее с одного раза.  Любка только сейчас заметил, насколько остро заточен топор, который блеснул голубой сталью. 
     — Ну, достала! Чего ты мне сделаешь? Ну, давай, поднимайся! — Любка пнула лестницу, которая зашаталась, в руке она держала огромную дубину, которая лежала возле трубы.  — Тебе не жить, не есть, не спать здесь… — с ненавистью и усмешкой бросила она.  — Я тебе перережу шею спокойно, без вращения шарами… — она изобразила отчима, передразнивая его перекошенное и оскаленное от ярости лицо.  — Или отравлю цианистым калием… Знаешь, что это такое? Нет? Миллиграмма достаточно, чтобы отравить колодец на пять лет… Или водоем со всей живностью… — она холодно усмехнулась.  — А получить его, нужны лишь валенки и синильная кислота! В аптеке продают… А умирают быстро, раз! — и сдох! Кровь сворачивается, мгновенно… И не докажешь! Калий в организме есть, азот есть, углерод есть… Ты, козел, знаешь, что это такое? У-у-у, ты же пять классов закончил… А я-то дурочка! Кто на меня подумает, а, скотина? Ну, давай, ну! — Любка снова тряхнула лестницу, вдарив дубиной по бревну. 
     Отчим стоял внизу, не решаясь ступить на лестницу.  Он ее ненавидел.  Бешенный его взгляд с вытекшей слюной немного позабавили ее.  Она вдруг успокоилась, сосредоточившись, просчитывая отступление, если он сможет добраться до нее.  Высота от пола два с половиной метра или чуть больше.  Спрыгнуть не составит труда.  Если снова защемил железную задвижку, можно вдарить оселком, который лежал на небольшом окне, через который на мост проникал дневной свет.  Но отчим медлил.  Он тоже осматривался, оценивая маршрут и возможность ее отступления. 
     Закрыл на шпингалет веранду, как будто успокаиваясь.  Любка захохотала. 
     — Ну конечно, я спрыгнуть-то не смогу, у меня ножки кривые… — она навалилась на борт коленом и снова тряхнула лестницу. 
     И вдруг отчим, почти не размахиваясь, швырнул в нее топор, который со свистом пролетел возле уха, воткнувшись и застряв в перекладине. 
     Любка вынула топор, быстро вернувшись.  Отчим, который собирался залезть, спрыгнул с лестницы. 
     — Ну что, поговорим?! — расплылась она в улыбке, теперь уже помахивая топором.  — Моя очередь. 
     Она нацелилась на отчима, махнула, не выпуская топор из рук — он метнулся в сторону, растянулся плашмя по полу.  Любка вырубила топором щепу из бревна.  Дождалась, когда он встанет, и снова заставила его присесть. 
     Нервы у него сдали.  Он вылетел во двор под Любкино подбадривание, метнув напоследок лопату, которая воткнулась в косяк и так и осталась висеть. 
     Любка спрыгнула и закрыла дверь.  В окно она видела, что отчим ушел.  Сразу после этого она закрыла и ворота.  И только потом ее затрясло.  Из всех щелей из нее начал выползать страх, как будто он прятался в ней, а теперь пришел поблагодарить за спасение. 
     Мать пришла домой через полчаса, как отчим ушел.