Глава 11.  Река забвения. 
     Мысли Любки текли вяло.  Вставать в шесть часов, чтобы к шести идти на комбинат, а потом еще в школу или в училище, она привыкнуть так и не смогла.  Девчонки успевали.  И не только в школу и на работу, но еще допоздна гуляли с парнями, возвращаясь за полночь. 
     Просто ужас какой-то…
     А это было только начало! По-настоящему пока не работали, у каждого было лишь по четыре станка, а у ткачих по двенадцать и шестнадцать.  В соседнем цехе выпускали бязь, так там тридцать пять! То ли дело на одеялах…
     Кажется, она делает все то же самое, но ее станки почему-то постоянно ломались, и все обрывы нитей из страшных снов.  И не докажешь, что виновата регулировка.  К ученицам мастера относились спустя рукава, в первую очередь, настраивая станки ткачих.  Тот, кто сумел заинтересовать глазками помощника мастера, мог рассчитывать, что и его станок будет работать, но Любкины глазки парней не привлекали, было в них что-то жестокое и холодное.  Особенно в левом.  Любка и сама не раз замечала в зеркале.  И подводили руки, они все еще заметно дрожали. 
     Любка уже пожалела, что решила пойти учиться на ткачиху.  В прядильном цехе ей тоже нравилось, там было спокойнее и не на виду.  А тут десятки глаз наблюдают за тобой, и если встал станок, то видно сразу. 
     Глухой неровный стук, как будто станок размахивался для последнего удара, еще один, уже громче — и станок остановился с застрявшим челноком в зеве, вырвав нити основы сантиметров на пятнадцать…
     Ну что там, шестеренки гнутые прикручены, или челноки с заусеницами?
     Ну, слава Богу, вот и мастер…
     — Руки крюки, вырвать бы их! Не умеешь работать, так и не лезла бы…
     — А я тут при чем? Он уже второй раз за смену порвал основу.  Расстроенный же станок. 
     — Та смена работала, не жаловалась!
     Любка промолчала.  Сменщица себе голову станками тоже не забивала.  Как ни спросишь, всегда «нормально».  Да где же нормально, если два станка из четырех стоят?! Значит, и в ту смену работали плохо.  Прийти и понаблюдать за ее работой, было то же самое, что проникнуть на вражескую территорию.  Конечно, могли и другие причины быть — пониженная влажность в цехе, где-то в шестеренки забился пух, но тогда почему у других станки работают без перебоев? Светка Ибрагимова так и вовсе стоит всю смену, прохаживаясь возле станков лениво, или чай пьет — а они работают, как будто их маслом смазали. 
     Может, и смазали…
     Светка Ибрагимова считалась красавицей, парни вились около нее толпами…
     В самих станках Любка ничего не понимала.  Так, общее устройство.  Ткачих учили работать на них: как запустить, как правильно завязать узел, как нити должны быть расположены и пропущены через все составляющие, точно знать узор плетения.  Устройство станков их как будто не касалось.  Все это она знала, а станки все равно не работали.  И в основном прорывы, как этот, когда челнок выбивает, иной раз ломая.  А мастер пришел, загнул трехэтажную матерность и ушел.  А у нее уже и на втором станке точно такой же обрыв. . . 
     
     В какой-то момент Любка плюнула, смирившись с неухоженными станками — всю жизнь работать ткачихой она не собиралась.  О том, что это не ее, она решила сразу же на втором курсе, как только попала в цех — от однообразной работы, от шума, когда глохнешь даже через закрытые берушами уши, пухла голова.  Разные мысли лезли в голову, как сейчас, пока навязывала нити, разбирала и продевала, поддевая крючком.  Так и время бежало быстрее.  Но думать, как оказалось, безопасно было только на первый взгляд — на второй и на третий выяснялось, что мысли притупляют взгляд, во время смены голова должна была быть пустой. 
     У других как-то получалось, работали ответственно, им нравилось.  И ее старались приучить… Но не думать Любка не могла.  Она пока не знала, чем займется дальше, но рано или поздно готовилась расстаться с сытой жизнью…
     Комбинат работал на военную промышленность.  Материал выпускали разный, но больше такой, который предназначался для военных нужд: на одежду и для белья, солдатские одеяла, для покрытия военной техники.  Тент, бязь, плащевку… Особой популярностью пользовалась джинсовая ткань, ее было почти не достать.  Из джинсовой и плащевой ткани можно было сшить и брюки, и куртку, и сарафан.  На второй Новый год она увезла домой метров тридцать.  Покупала, конечно, не в магазине, материю рулонами выносили из красильного цеха и отдавали за копейки. 
     Зато в школе у многих было никак, а у нее дополнительные занятия. . . 
     Бывали дни, когда в школу она приходила одна, остальные или просто отсыпались, или оставляли учебу на нее.  Она давно делала за всех все задания.  Зная, что списать успевают не все, иногда контрольные им давали на дом.  А чтобы не все учились на отлично, иногда она делала ошибки.  И так группа училась и числилась в передовиках. 
     Жаль, что за учебу денег не платили…
     
     Любка вздохнула.  Смена подошла к концу.  Суббота, а завтра и вовсе выходной, можно отоспаться.  Мысли ее были далеко, до отпуска осталась неделя.  Девчонки уже закупали подарки и билеты.  У учеников отпуск был длинный, два месяца — все понимали, что работать на комбинате в самую жару тяжело.  Но платили не за все лето, а только за то время, которое положено по закону, остальное время считалось отпуском за свой счет. 
     Как-то странно, расставаться уже казалось неестественным.  По большому счету в училище Любке нравилось.  Конечно, проблемы были, но она шла проторенной дорогой.  Девчонки как-то посчитали, сколько их приехало из села — насчитали сорок восемь человек. 
     Конечно, после окончания многие выходили замуж и уезжали, или уезжали в поисках лучшей доли.  Парни здесь были избалованными, привыкли, что из-за них устраивают разборки.  Кроме комбината работать в городе было негде, помощников мастеров набирали из местных, в обоих заводских общежитиях не было ни одного приезжего парня.