— Как ты их выведешь, если они там, а ты здесь? — рассмеялась Любка. 
     — Святой водой, освятить надо избу-то…
     — Мам, ну что за бред?! — не выдержала Любка, поморщившись.  — Поведут как скотину на убой после воды-то! И глазами не дадут смотреть.  Тебе будет казаться все хорошо, а на самом деле плохо.  Они, вон, весь народ в крепостное рабство загнали, и радовался народ крепкой руке… Его и на кол сажали, и в яме гноили, и плетьми забивали, а народ еще больше Святого батюшку просил углы святой водой брызгать… Сдается мне, не живая она была, а мертвая… Я могу на них не смотреть, — успокоила она мать.  — Это как в воду, в омут заглянуть.  Надо хотеть увидеть, тогда только кажутся. 
     Мать ненадолго помолчала в задумчивости, но как будто успокоившись. 
     — Ты, наверное, придумываешь, — решила она.  — Если они есть, то есть, если их нет, то нет.  Вот зачем ты врешь?
     Любка обиделась.  Мать забиралась или на самый верх, или падала вниз.  Никакой золотой середины. 
     — А как же я тогда песню спела? — подловила она ее. 
     — Ну… слышала где-то… Повеселее-то нет у них песен? — усмехнулась мать. 
     Любка пожала плечами, налила себе сока, взглянула на духов, которые тихонько переговаривались между собой, приготовившись с ними спеть еще раз. 
     Духи запели веселее — она подхватила. 
     
     За высокими горами на краю земли,
     Опустилась птица вещая, поет до зари. 
     Пророчит она радость, беду и рутину,
     И сладкую любовь ненависть-малину. 
     Ягода-малина ла-ла-ла,
     Ты меня манила и звала,
     От любви до ненависти шаг,
     И снова в голове кавардак!
     
     А Мишка плачет из-за Вовки и Вальки,
     А Катька плачет из-за Вальки и Мишки,
     А Любка плачет из-за Мишки и Катьки,
     А Танька Ромке руку отдала. 
     Ла-ла-ла, любовь не игра,
     Завертелась, закружилась юла,
     И на танцах, ночкой темной,
     Непременно будут темные дела!
     
     Любка вдруг спохватилась, что поет что-то не то, схватившись руками за рот, искоса посматривая на мать.  Заметила или нет?
     — Ну-ка, ну-ка? Что еще за Мишка? — прищурилась мать, будто застукала ее с парнем. 
     — Мам, ну ты чего? Это ж просто песня! — обиженно проговорила Любка.  — Для рифмы. 
     — Ты мне не темни! — пригрозила мать.  — Возьму ремень, да так отхлещу! Добегаешься на танцы, принесешь в подоле! — мать возмущенно встала из-за стола, включила свет. 
     Волшебство как-то сразу ушло.  Любка спохватилась, посматривая на часы.  Вроде бы долго сидели, а по времени прошло немного.  Дискотека уже должна была начаться. 
     — Ой, мне пора! Там скоро танцы без меня закончатся, — она затушила свечку. 
     — Долго не ходи, маленькая еще, — проскрипела мать, собирая со стола. 
     — Я недолго, — пообещала Любка, одеваясь.  — Девочки пойдут домой и я с ними!
     
     Танцы уже начались.  Народу было много, но поменьше, чем перед закрытием клуба.  Наташка провела ее в каморку, в которой раздевался директор клуба Роман Егорович, Виталька и те, кому они доверяли. 
     — Ты куда пропала? — начала выспрашивать Наташка, сначала пощупав ее, будто не поверила, что видит именно ее. 
     — Надо было кое-что сделать, днем не успела… Чтобы от матери не влетело, — соврала Любка, чтобы избежать объяснений.  — А что, кто-то умер? Или подрались?
     — Нет, — рассмеялась Наташка.  — Наоборот! Мишка закрылся с новой подругой и уже час там сидит. 
     Любка почувствовала, как больно в сердце воткнулась игла.  Лицо мгновенно помимо воли стало каменным.  Любка попробовала улыбнуться, но не смогла. 
     — А Катька что? — перевела она стрелки, озаботившись чувствами подруги. 
     — Переживет, — бросила Наташка.  — Ну, правда, она ведет себя, как дура.  Я не понимаю, чего она в нем нашла?! Он такой слизняк, прилизанный, приглаженный… Фу! — она передернулась. 
     Слава Богу, хоть одна смогла устоять! Хотя в последнее время, не дождавшись внимания и не добившись ничего, в большинстве своем рассматривали и другие кандидатуры на руку и сердце.  Любка, наконец, смогла справиться с собой, но настроение упало.  И знать бы с кем, хоть бы одним глазком взглянуть… «Становлюсь похожей на Катьку!» — тут же одернула себя Любка, вспомнив, что тоже хотела присмотреть кого-то, кто был еще не занят и мог бы заменить Мишку Яшина.  На ответные чувства Любка не рассчитывала, на нее всегда смотрели или с неприязнью, или не обращали внимания, или стеснялись ее, но, по крайне мере, могла бы повздыхать, а если повезет, перебросится парой слов, ни у кого не вызывая ни ревности, ни желания отодвинуть ее в сторону. 
     Комната, в которой закрылся Мишка Яшин, была рядом.  Любка уже не могла оторвать взгляд от стены, за которой происходило невесть что.  И словно снова чувствовала его запах, его дыхание, его голос…
     — Ты идешь? — привела ее в чувство Наташка.  — Мне дверь надо закрыть и ключ отдать. 
     — Сейчас. 
     Любка свернула пальто, спрятав шапку и шарф в рукав, сунула в самый дальний угол.  Теперь кабинет директора выглядел как раздевалка, зимняя одежда была повсюду.  Последний раз бросив взгляд на стену, она тяжело вздохнула и вышла, остановившись позади Натальи, которая сунула ключ в замок и теперь пыталась его повернуть. 
     И вздрогнула…
     Соседняя дверь распахнулась почти одновременно.  Из нее сначала вышел незнакомый парень, потом девчонка, потом Мишка и его брат. 
     Любка прижалась к стене. 
     — Фу-у! Заноза в заднице! Тебя кто сюда пустил? Иди домой, не воняй!
     Брат Мишки остановился возле нее, пренебрежительно скривившись.  Он был старше ее всего лишь на год, и часто бывал в их классе.  Раньше он нередко пытался ее унизить, выискивая такие обидные слова, до которых парни из ее класса не могли додуматься.  Он всегда вел себя вызывающе, раздражая даже других девчонок, которые побаивались его языка. 
     Любка покраснела, промолчав.  Отвечать ему было бесполезно.  Мог и ударить.  Хамить он позволял только себе.