И все же, Любка провожала их удивленным взглядом, признаваясь самой себе, что, возможно, впервые сумела перебороть свой страх перед толпой, не уступив ей.  Оказывается, зубы можно было показать и так.  Острые и отточенные, как слова, которые усмиряли толпу.  Так, пожалуй, даже безопаснее.  Она снова и снова переживала миг, когда не позволила себе запаниковать — и сумела разделить толпу саму в себе.  В какой-то миг, когда две удаляющиеся фигуры прошли светлое пятно фонаря и скрылись в темноте, она почувствовала облегчение и радость.  Конечно, еще будут придирки и недомолвки, но ее не изгнали из стаи, не перестали доверять, смирившись с тем, что у нее есть своя жизнь, и эта жизнь имеет право быть. 
     — И что? — подошла Наташа и Катя, вглядываясь в темноту. 
     Любка пожала плечами. 
     — Да, темная история, — сказала она задумчиво.  — Пытаюсь представить, что такое могла седлать Инга Ольге, так что мирное сосуществование стало невозможным. 
     — Не Инга… — нахмурилась Наташка. 
     — В смысле? — заинтересовалась Катька.  — Обожаю темные истории!
     — Там что-то связано с Ольгиной сестрой, которая не так давно замуж вышла, и с отцом Инги.  Или с Ингиным братом.  С Юркой.  В общем, родился рыженький мальчик, и то ли Ингина мать, то ли Инга проболтались где-то в интернате, что Юрка погуливал с Ольгиной сестрой.  Так что все это дошло до ее мужа, и, в общем, она лежала в больнице со сломанной черепушкой. 
     — Да-а?! — и Любка, и Катька застыли с отвисшими челюстями. 
     — Ты у Инги спроси, мне тоже интересно, что там произошло, — предложила Наташка. 
     — Ладно, пойдемте уже, а то я замерзла… — Катька зябко поежилась. 
     Погода совсем испортилась, теперь в лицо с резкими порывами ветра летела мелкая холодная крупа, моментально заваливая снегом и набиваясь за воротник.  Дальние фонари едва просматривались во тьме.  А в вышине небо зависло в десяти-двадцати метрах, там, где заканчивался свет. 
     — Блин! Так хочу, чтобы было круглый год лето! — погрела Любка руки дыханием. 
     — Какой Новый год без снега? — не согласилась Наташка. 
     — Обыкновенный, как на экваторе! — раздосадовано сказала Любка.  — Встречают и не плачут.  И стада бизонов радуются, и тигры, и жирафы с зебрами! Представляете, сейчас где-то лето, а нам туда ни в жизнь не попасть!
     — В Сочи тепло, в Крыму, в Ташкенте, — перечислила Катька, как будто на уроке. 
     — Я имею в виду настоящее лето! — тяжело вздохнула Любка, заметив, что в клубе на втором этаже кто-то раздвинул шторы, и теперь одно окно засветилось.  — Чтобы радовались глаза. 
     
     Глава 9.  Горькая чаша любви. 
     Любка уже наелась и напилась вволю, а на столе угощения было много.  Каждый что-то да принес.  Кроме того, девчонки постарались, наготовили салаты и на горячее пюре и гуляш.  Вся молодежь была навеселе. 
     Она чувствовала себя немного чужой, танцевать ее никто не приглашал. 
     В общем-то, ничего другого Любка не ждала, но в тайне надеялась.  И каждый медленный танец, которые с каждой выпитой рюмкой включали все чаще, превращался в какую-то муку.  Приходилось сидеть за столом и делать вид, что все идет как надо.  Даже Катьку уже пригласили один раз.  В конце концов, Любка перестала надеяться и просто уничтожала газировку и конфеты.  Свет притушили, светилась лишь гирлянда из окрашенных в разные цвета цветной пастой лампочек и три фонаря за цветными стеклами.  До Нового года оставалось еще полчаса, а половина молодежи уже искала уединенные места, обживая зал, в котором занимался музыкальный кружок, лестничную площадку и тот вход на сцену, которым пользовались артисты. 
     Кто-то даже сумел открыть каморку киномеханика…
     Встречать Новый год вместе собралась разномастная публика.  Треть — бывшие одноклассницы и одноклассники Ромы, которых пока не забрали в армию.  Треть — одноклассники и подруги Виталия.  Их, в общем-то, Любка всех знала, половина «свои в доску», и еще треть та часть, которая считала дом культуры своим домом, проживая в нем свои лучшие часы.  Когда все разъезжались, местной молодежи становилось скучно, заняться ей было нечем.  А в клубе стоял бильярд, теннисный стол — все, чего лишилась окончившая школу молодежь, когда ее лишили спортивного зала, запретив появляться в школе, ибо теперь там занимались вечерами интернатские. 
     Всех, кто не переступил порог зрелости, когда появлялся парень, ограниченные в правах дневать и ночевать в клубе, можно было смело отнести в категорию вступивших на путь.  К таким относилась Любка и Катька — и пока Наташа, у которой парня тоже не было. 
     Вступившие на путь были в меньшинстве, их откровенно игнорировали, стараясь не обращать внимания, или обращали, но как-то вяло. 
     Парней было больше, но когда начинался медленный танец, половина их оставалась сидеть на месте, дожидаясь, когда освободится интересующая их девушка, порой приглашая одну вдвоем или втроем.  И не выбранные сразу отходили, стараясь не обижаться.  Единственно, радовало Любку, что она могла любоваться на Мишку Яшина сколько влезет.  Он тоже был тут и трижды отказал Катьке, дважды получил отказ от Вали, у которой парень постоянно был рядом и не отходил ни на шаг.  Сразу после этого Мишка начал танцевать с кем попало, бросая партнершу иногда на середине танца. 
     Надо же, как, оказывается, иногда приятно получать удовольствие от неудач других!
     Как-то незаметно для себя, разочаровавшись окончательно, неожиданно для себя самой, Любка начала скучать, представляя, что поделывает мать и Николка, оставшиеся одни.  Дома все вместе уже несколько лет не встречали Новый год, то скрываясь от отчима в дома быта, то в поганом настроении — мать раздражалась по любому поводу.  И обе делали вид, будто нет никакого праздника.  Теперь, пожалуй, могли бы встретить по-человечески…
     И вдруг Любка вздрогнула, оттого что кто-то мягко положил руку на плечо со спины. 
     Напрягшись, она обернулась, взглянув исподлобья на неожиданно решившего пригласить ее молодого человека, и обомлела, потеряв дар речи…
     Перед глазами, словно мираж их дурного сна, стоял он…
     Мишка…
     — Я?! — слова у Любки застряли, в горле пересохло, сразу сделалось жарко, а кожа покрылась гусиными пупырышками. 
     — Потанцуем? — предложил он, протягивая руку. 
     Любка оглянулась, не сразу поверив, что обращался он к ней. 
     Она молча кивнула, выбираясь из-за стола, запнувшись за стул, виновато взглянула на злобно прищурившуюся Катьку.  Танцевать она умела, последний год ходила на кружок бального танца, и даже немного играла на пианино, пока учителя не обвинили в домогательстве одной из старшеклассниц, доведя дело до суда.  Учитель уехал, а больше учить их оказалось некому.  Пианино почти сразу обменяли на музыкальные инструменты для ансамбля.