Не такой привычный к реальным боевым действиям, он не успел соскочить с коня и теперь валялся придавленный тяжеленной тушей.  А чего удивляться, конь мишень куда как более удобная, чем человек, в неё даже из пулемёта промахнуться трудно.  Той же очередью, что скосила Гнедого, пробило голову и комиссарской кобыле, так что рухнула та, даже не дёрнувшись.  И ездока своего придавила. 
     
     Был бы белоглазый комиссар чуть более к боям, а не к политическим диспутам готовый, может, и успел бы он, как Глодов, с коня соскочить.  А так… Лежал сейчас Товарищ Егор, как бабочка, к доске пришпиленный, только от боли в раздавленной ноге шипел.  Живой, значит.  Ну и ладно.  Из-под трупа лошадиного его сейчас всё равно не вытащишь, да и поважнее дела есть. 
     
     Невидимый пулемётчик, меж тем, разошёлся не на шутку.  Очередь из Льюиса в щепки разнесла столб, под которым засел матрос, и помост наверху опасно накренился.  Оттуда посыпалась на Глодова всякая труха: бисер какой-то, тряпки, шкурки истлевшие.  Прямо перед носом шлёпнулась высохшая кисть руки с почерневшими ногтями и обтянутая такой же сухой, почти чёрной от времени кожей.  Что-то больно ударило красного командира по макушке, отскочило в сторону, и Глодов увидел прямо перед собой нижнюю человеческую челюсть с белыми и ровными, как у молодого, зубами.  Забыв про шипящего от боли за спиной комиссара, Глодов истово перекрестился. 
     
     -Грамотно ребята работают, - сдержанно похвалил Володю с Крыловым Колыванов, старательно выслеживая в прицел мосинки очередного красноармейца.  – Вот ты бы, Азат, так не смог.  Потому как кровь у тебя горячая, к раздумчивому бою непригодная.  Да ты не злись, я сам такой. 
     
     -Да я и не злюсь, - ответил татарин.  – Только путаешь ты.  Разная в нас кровь.  Во мне – кровь степного воина, а в тебе - разбойника обыкновенного. 
     
     -Басурман ты и есть, - беззлобно ругнулся в ответ Колыванов.  – Мои предки на твоих в походы ходили и брали, что хотели.  Это вы что ль воины?
     
     -А мои уже и не ходили, вы сами им платили, да ещё счастливы были, что вас не трогают.  Не так что ли?
     
     -Ты меня то с быдлом всяким не ровняй, - насупился есаул, - наши никому не платили.  И не будут. 
     
     -Так и мы ваших на колья сажали, зная, что договорится с вами не получится.  Заканчивай есаул, а то – память предков потревожим, они обидятся.  Придётся мне тебя зарезать.  А ты мне ещё с прошлого раза шесть рублёв серебром задолжал. 
     
     -Во-во, - согласился есаул.  – Правильно говорят, где татарин прошёл, там еврею делать нечего.  Отдам я тебе твои гроши несчастные, добуду и отдам.  Что мне - жалко?
     
     -Вот когда отдашь, тогда и говорить будешь – Азат удачным выстрелом швырнул на землю какого-то красноармейца.  – А пока…
     
     -Что за ёпть!!!. . .  – есаул аж с лица спал, потому что от того места, где прочно засели Володька с Люськой и Поликарпом вдруг раздался звук гранатного разрыва и пулемётные очереди захлебнулись. 
     
     Рядовой Илютин, наконец, исполнил то, что было задумано.  Подобравшись почти вплотную к неприметной ложбинке на холме, откуда вёл свой огонь Володька, он засёк огневую точку и, недолго думая, метнул тяжёлую, гранату в сторону пулемётчика.  Поликарп ещё успел краем глаза уловить какое-то движение и, не целясь, пальнул в ту сторону.  По роковому стечению обстоятельств, этот выстрел оказался фатальным для бойца Ломакина – шальная пуля из поликарпового винчестера пробила грудь чоновца и тот беспомощно заскользил вниз по склону, цепляясь полами шинели за невысокие кусты. 
     
     Но граната своё дело сделала.  Володя даже не успел почувствовать ничего и осознать, когда горячая волна воздуха, подняла его в воздух и бросила, сминая в лепёшку кости во всём теле.  Та же судьба постигла и Поликарпа, тот даже перекреститься не успел.  Покорёженную Люську с изогнутым стволом швырнуло вслед своему хозяину. 
     
     Илютин махнул рукой Зотову и осторожно спустился в бывшее пулемётное гнездо.  Что и говорить, позиция была отменная, отсюда весь хвост отряда Глодова просматривался, как на ладони.  Но радости это Илютину не прибавило – все красные бойцы в пределах видимости были или мертвы, или тяжело ранены. 
     
     -Похоже, отстрелялся Володька, - мрачно констатировал есаул.  – Короче так, - по-деловому распорядился он, и куда только подевался балагур-зубоскал Колыванов и откуда только появился мрачный, собранный убийца? Но Азат к таким превращениям давно привык. 
     
     -Короче так, - продолжал есаул.  – Ты, Азат, здесь остаёшься, а я быстренько сбегаю, посмотрю, кто там такой шустрый. 
     
     Азат даже не кивнул в ответ – всё правильно.  Фланг оголять нельзя, а есаул и сам справится.  На то и «есаул».  Тот же «штабс-капитан», что и Граевский, если сравнить, а такие чины на фронте зря не даются. 
     
     Колыванов, меж тем, не медлил.  Стелящимся, но, тем не менее, скорым шагом, придерживая шашку, которой он за все годы войны научился доверять побольше, чем любой винтовке, есаул, почти припадая на брюхо, рванулся вокруг холмов.  Пара минут, не больше, и Колыванов оказался на том самом месте, где немногим ранее находился Илютин.  Картина была ясна: двое красных, по счастливому стечению обстоятельств сумевшие уничтожить пулемётное гнездо, тупо пялились вниз, на собственный погибший отряд. 
     
     Есаул прыгнул, уже в движении выдёргивая шашку из ножен.  Один из чоновцев, здоровенный молодой парень, успел только разинуть пасть, но тут же упал с разрубленной головой.  Второй оказался пошустрее.  Он успел пару раз ткнуть в сторону Колыванова штыком и даже нажать на курок.  Впрочем, это ему не помогло: есаул играючи ушёл от атаки и одним отточенным ударом вскрыл брюхо красноармейца снизу доверху.  Не желая слушать предсмертные хлюпы и бульканье, Колыванов махнул оружием ещё раз, отделяя голову красноармейца от плеч. 
     
     Заметив неподалёку растерзанные тела Володи и Поликарпа, Колыванов только перекрестился – дело солдатское, знали, на что идут.