Ага, они бандитов ловили.  Потом басурманское кладбище нашли, командир сказал: «приготовиться», потом дальше шли, потом удар и всё. 
     
     Коля огляделся по сторонам.  Мать моя, так они же все мёртвые! Капитоныч, с которым только вчера курили одну самокрутку на двоих, Саня Рыбак, у которого всегда можно было занять пару грошей без отдачи, потому как пили то всегда вместе, Артёмка-Конокрад, с которым на прошлой неделе воровали куриц на какой-то заимке… Вот они все – лежат, уставившись раскрытыми глазами в чёрное небо, и всё для них закончилось.  Да и Коля, хоть и живой, но себя живым не чувствует.  Как после той свадьбы…
     
     Ну да ладно.  Ноги целы, руки целы, а голова… Кому она нужна?
     
     Только вот с головой действительно странные вещи твориться начали.  То есть, начал видеть Коля такое, что видеть никак не мог.  Сначала появилась на тропинке сгорбленная фигура того самого старика-тунгуса, которого они в проводники взяли.  Шла фигура странно, качаясь из стороны в сторону и нелепо взмахивая руками. 
     
     «Тоже подранили, - решил Коля.  – Не повезло дедушке…»
     
     Старик, меж тем, продолжал размахивать руками, как мельница какая-то.  Он даже светиться начал как бы изнутри странным бледно-голубым светом.  И в ответ на его движения вся полная мертвецов прогалина изменилась. 
     
     С ужасом Коля наблюдал, как появляются над навесами, где хранились мертвые тунгусы сначала головы, потом плечи, а потом и полностью тела, точнее скелеты, обряженные в истлевшие обрывки одежды.  Перегнувшись через край помоста, они хватались за столбы и начинали медленно скользить вниз. 
     
     Коля понял, что лучше и дальше притворяться мёртвым, потому как мозг его грозил просто-напросто выпрыгнуть из черепа от того что пришлось увидеть.  Он повалился на спину, притворяясь трупом, но в тот же самый момент над ним возникло бледное лицо Капитоныча с вышибленным пулей правым глазом.  За плечом Капитоныча маячила бледная рожа Артёмки. 
     
     -Мужики, вы чего… - начал что то объяснять Коля, но его голос сменился хриплым бульканьем.  Это старый друг Коли Капитоныч одним ударом вырвал тому голо и припал губами к отверстой ране.  Некоторое время над трупом Коли раздавалось только чавканье и пыхтенье копошащихся тел, а затем вся толпа мертвецов, оживлённая магией мёртвого Угулая двинулась к лагерю Граевского.  Там их ждала пища и кровь. 
     
     ***
     
     Леший к своей обязанности часового относился философски.  Всё правильно – боец из него никакой.  Когда весь отряд звездил красных, так что только брызги летели, Лёха за лошадями присматривал.  Слышал выстрелы, пулемётные очереди, но в бой не лез, раз Батька приказал.  И то правильно – ну убили бы Лешего прямо сразу, кому бы легче стало?
     
     Потому и к своему назначению на ночной пост в самую длинную смену Леший относился спокойно.  Тем более, что сюрпризов ждать никаких не приходилось, красные же разбиты, да?
     
     Лёха удобно устроился на вершине господствующего над поверхностью холма и уже собрался спокойно закурить.  Чёрт с ней с конспирацией, всё равно дым на весь лес от лагеря, потому как Азат, заменивший погибшего Поликарпа на посту кашевара, вознамерился накормить весь отряд чем-то на удивление жареным и вонючим. 
     
     Поликарпа Лешему было по настоящему жалко.  Володьку, конечно, тоже, но Поликарпа особенно.  Чем-то напоминал он Лёхе его дядьку Степана, такой же основательный, рассудительный, домовитый.  Такому бы на хуторе сидеть, хозяйство вести или, если в городе, в лавке приказчиком, цены б ему тогда не было.  Но – война.  Хотя ни фронт, ни служба у Батьки Поликарпа сильно не изменили.  Хороший такой мужик был, свой, надёжный. 
     
     Остальные, конечно, тоже, ребята не промах.  Есаул тот же, хоть и языкастый, но до Лешего ему далеко.  А вот в бою десятка таких, как Лёха стоит.  Или Азат.  Молчит, ухмыляется про себя, но сразу видно: за своих стоять будет насмерть, хоть и иноверец.  Про Батьку вообще разговора нет, за Граем Лёха был готов следовать хоть в огонь, хоть в воду, хоть под пули, хоть в петлю.  И пусть, что из благородных.  Те ведь тоже разные бывают: одни только по проспекту разгуливать горазды, да слюни пускать, когда им под брюхо финку суют, а другие – навроде Батьки: нож отнимут, да тебе им же уши и обрежут.  Что б не озоровал. 
     
     Студентик, он мутный, конечно.  Видно, что из умников, которые не только журнал «Нива» в своей жизни читали, вроде б из интеллигентов но… При взгляде на его сутуловатую невзрачную фигуру Лешего почему-то всегда продирал озноб.  Батька, Азат, есаул – солдаты, они убивают, как работают, потому, как время такое.  А этот – нет.  Видал в своё время Лёха таких людей, ещё в пору блатной своей юности.  Эти не убивать уже не могут.  Перегорели они, мало в них чего человеческого осталось, потому и жизнь людскую они ни в полушку не ценят.  Ни свою, ни чужую.  Но, если имеешь такого в соратниках – можешь спать спокойно: не предаст и не продаст.  Хотя и общаться с такими без особой нужды как-то не хочется.  Но, уж кто-кто, а Крылов с разговорами за жизнь ни к кому не лез, хотя, ту же самую жизнь многим в отряде неоднократно спасал. 
     
     Леший свернул самокрутку, спрятал в ладони (дым-дымом, а вот огонёк в ночном лесу издалека видно), и тихонько матюгнулся сквозь зубы.  Нет, махра то была нормальная, привычная, только вот на руку упали первые капли начинающегося дождя.  Не любил Лёха сырость, ещё с фронта.  Когда лежишь по уши в болте или другой луже какой, по тебе пиявки всякие ползают или лягухи скачут, в двух шагах германцы чего-то обсуждают, а ты кочку изображаешь и даже почти не дышишь.  Однажды двое суток так пролежал, потом, когда вернулся, месяц в госпитале провалялся, все думали, что помрёт.  А ну-ка выкусите.  Вылечился Леха от пневмонии и сразу снова на фронт.  Только теперь мечта у него появилась: уехать туда, где всегда только солнце, тепло и вода лишь в океане, а не в сапогах и за воротником. 
     
     Дождь, меж тем, набирал силу, и Леший поспешил перебраться под одну из старых елей стоящих на холме.  Да, это уже не скоротечный летний ливень – мелкий моросящий дождик зарядил надолго, ясно намекая на то, что через месяц с небольшим по ночам начнутся нешуточные заморозки, а вскоре и белые мухи закружатся в воздухе.  Но, дай Бог, Лёха к тому времени будет уже далеко, где-нибудь в Харбине, где, как говорят, всегда весна.  Да хоть бы и зима, с тем богатством, которое везёт батька Грай в любом городе будет тепло.  Лёха аж зажмурился от предвкушения…
     
     А вот когда открыл глаза сразу забыл обо всех глупых грёзах.