Едва закрыв глаза, он ясно увидел перед собой маленькую фигурку в белой рубашечке – сначала подумал, что это двигающаяся кукла, но, приглядевшись, понял – нет, ребенок.  Мальчишка – совсем сопливый, годика два, наверное - сидел на земляном полу, в кромешной темноте, хватался ручонками за голову, плакал и кричал: «Зеркало… дайте зеркало, я ничего не вижу…» На кого-то этот дитенок был похож – Чжан изо всех сил попытался напрячь память.  Ах, да!
      На соседского младенца – того самого, которому недавно в первый раз обрили голову – Чжан тогда был приглашен вместе с бабушкой к ним на праздник Мань-юэ и до отвала наелся рисовых лепешек – так, что потом всю ночь и весь следующий день в животе что-то нестерпимо булькало. 
      « Зеркало? А по ушам тебе не надава…» - начал, было, Чжан и вдруг почувствовал, как спина и руки покрываются мерзким ледяным потом: в странной комнате земляным был не только пол, но и потолок, и стены - как это он сразу не заметил? Маленький плакса, между тем, принялся громко жаловаться Чжану (совсем как бабушка, только голосок тоненький, щенячий): «У меня голова болит… Глаза напрягаются – и от этого голова болит… у меня… и у всех.  Нужно зеркало… Ты смелый – не побоишься…» Дальше Чжан ничего не запомнил, а, может, дальше, ничего и не было.  Он проснулся от внезапного толчка посреди ночи и лежал с открытыми глазами, бессмысленно глядя на дверь, за которой сейчас мучилась и умирала его бабушка.  Вообще-то ни в какие там вещие сны, или прочую ерунду, Чжан не верил – не женщина ведь! Но этот сон… был какой-то странный – мальчик чувствовал: он явно что-то означал.  Но что? Вдруг Чжана обожгла страшная мысль – а, может быть, пока он спал, бабушка уже… вот откуда земляной пол… Он вскочил и распахнул дверь – бабушка терпеть не могла, когда резко открывают двери и окна, но теперь не до церемоний… В комнате было темно и тихо. 
      Чжан на цыпочках подошел к кровати и прислушался.  Бабушка дышала.  Услышав шаги, она шумно заворочалась и заговорила тихим, скрипучим голосом: « Кто здесь? Это ты, Чжан? Голова болит…» Тут Чжана словно пригвоздило к полу: сон, младенец в белой рубашке, «голова болит… у меня… и у всех…», просьба срочно достать какое-то зеркало.  И вроде бы есть такой древний обычай – класть в гроб к мертвецу зеркало – дураки они что ли были в древности? Или зеркал имели столько, что некуда девать? В сознании вдруг ярко всплыли два могильных холмика возле тропинки – а что, если? Но ведь это чушь – из-за какого-то нелепого сна раскапывать могилу! Его поймают и сдадут в сумасшедший дом раньше, чем он успеет воткнуть лопату в землю! Чжан потряс головой, чтоб прогнать идиотские мысли, еще раз посмотрел на задремавшую бабушку и, стараясь ступать неслышно, направился к двери.  Прикрыл дверь, уселся, подоткнув под себя одеяло, и задумался.  Вообще-то, можно попробовать сделать то, о чем просил во сне сопленыш в белой рубашке: могилы, особенно та, что справа – именно она теперь стояла перед его мысленным взором – явно неглубокие: детей обычно не закапывают глубоко.  После сильного ливня они приобретают странный сладковатый запах – Чжан, когда подрос, понял: это пахнут не сами могилы, а цветы «петушиного корня», когда на них попадет дождевая вода.  Терять-то ведь все равно нечего: после смерти бабушки мальчика сдадут в приют, дом разрушат, землю продадут кому-нибудь из местных толстосумов, а он уж, будьте уверены, не станет церемониться с мышиными косточками чужих младенцев и выкинет их на свалку.  Подумав так, Чжан быстро поднялся на ноги и бросился по лестнице вниз: там, в нелепо длинной и узкой комнате, служившей одновременно столовой и гостиной, на туалетном столике с незапамятных времен пылилось зеркало.  Когда-то, еще будучи коротышкой лет пяти, Чжан стащил его оттуда и принялся пускать «солнечных обезьян» - бабушка увидела, отобрала зеркало и швырнула его обратно на столик, где оно и пролежало, ненужное никому, до сегодняшнего дня.  Запыхавшись, мальчик шарил в темноте по туалетному столику: да, так и есть, вот оно – зеркало.  Чжан наощупь вытер с него толстый слой пыли.  Теперь следовало отыскать лопату: могилу пятидесятилетней давности, пусть даже и неглубокую, голыми руками не раскопаешь – это он хорошо понимал.  Но где ее взять – лопату? Пожалуй, что негде: сад ведь запущенный донельзя – землю никто не обрабатывал, наверное, уже тысячу лет – откуда возьмется садовый инвентарь? Ну хорошо: раз нет лопаты – надо найти хотя бы что-нибудь пригодное для такого дела.  Чжан беспомощно обшаривал глазами темную комнату – нет, ничего подходящего не видно – хоть тресни.  Шлепая босыми ногами по грязному полу, мальчик вышел из комнаты в крошечную прихожую – здесь было еще темнее, поскольку не имелось ни одного окна. 
      Раньше, до болезни бабушки, он не любил спускаться сюда после наступления темноты: все время что- то мерещилось – скрипы, шорохи, непонятные, чужие шаги.  Но сейчас об этом даже не думалось – нужно было совершить задуманное – и точка.  Неровный земляной пол сильно пронизывал холодом босые ступни, однако идти в свою комнату за башмаками Чжан не решился: боялся, что, оказавшись в привычной обстановке, побоится снова спуститься в прихожую, а затем – во двор.  Он даже самому себе боялся признаться, что ему страшно, и, когда вдруг начинало неприятно быстро колотиться сердце при мысли о предстоящем раскопкапывании могилы, применял старый испытанный способ – громким шепотом «считал шелкопрядов»: раз шелкопряд, два шелкопряд, три шелкопряд, четыре… Страх не минуту исчезал, но почти тут же возникал опять… С одной стороны, вроде бы не было ничего ужасного – ну могила и могила: старые родственные захоронения при доме, в конце концов, имелись почти у всех мальчиков, которых он знал.  У Цзя в дальнем углу сада – три или четыре могилы, у дубины Ма Синьи недавно свиньи раскопали могилу какого-то там прадедушки, а у маленького Линя – так вообще на придомовом участке целое кладбище – непонятно даже, где они умудряются выращивать табак и овощи.  Говорят, до сих пор кое-кто в городе, пренебрегая запретом властей, остается верным старым обычаям и хоронит своих покойников рядом с домом – но это скорее не из-за верности традициям, а оттого, что земля на кладбище дорогая, ну и, может быть, еще почему-то.  В старину, бабушка рассказывала, мертвых вообще иногда по пятьдесят лет держали в доме непохороненными – и ничего… Теперь-то многое изменилось – теперь мертвые не мешают жить живым, но крошечные «алтари предков» все равно имеются чуть ли не у каждой второй семьи: в дни рождения умерших, по окончании би-му, на них сжигают ненастоящие деньги и бумажную одежду.  В бабушкином доме дни рождения мертвецов не отмечались – она и свой-то день рождения вряд ли помнила – зато на би-му у соседей царило сущее раздолье: во-первых, пирожки со свининой, во-вторых, жареный гусь, в-третьих, повод заявиться домой поздно ночью: ну какая благочестивая старуха накажет внука, вернувшегося с би-му?
      Подумав о бабушке, Чжан вздохнул и почти забыл свой страх.  Но ведь, кроме страха, было еще достаточно опасений: ну хотя бы сам этот обычай, с зеркалом – что Чжан о нем знает? И как надо положить в могилу это дурацкое зеркало: ведь если просто прикопать на холмике – это одно, а вложить в руку мертвецу – совсем другое.  Если второе – то нужно ведь вытащить гроб, открыть его…- ну нет, Чжан на это не способен: если он увидит мертвеца, то сам умрет от ужаса.  Да ведь можно и не открывать гроб – просто вырыть на могиле ямку, положить зеркало, присыпать землей – и точка.  В конце концов, просьбу мертвого мальчика он выполнит, а про то, что надо открыть гроб, тот ничего не говорил.  Решив это, Чжан с облегчением вздохнул, сделал несколько неуверенных шагов вперед и наткнулся на что-то твердое – ощупал неизвестный предмет руками и тихонько засмеялся – печка, всего-навсего печка.  Он легонько постучал по отводной трубе - тихий, ровный гул раздался внутри и замер где-то наверху, возле потолка.  И тут случилось страшное: что-то непонятное, тяжелое с грохотом вывалилось из трубы и рухнуло на босые ноги Чжана, обжигая их дикой болью.  Мальчик, прежде, чем успел что-то сообразить, молниеносно нагнулся и схватил странный предмет обеими руками. 
      Заслонка! Ну надо же! А края-то острые – острей ножа! И тяжеленная! Теплая кровь струилась из пораненных ног, но Чжан не обращал на это внимания, всецело занятый неожиданной находкой.  В печной трубе такая драгоценность пропадает даром – ясно и дураку.  Ее следует припрятать – это раз.  А там - будет видно: можно, к примеру, пустить на лезвия – накромсать каким-то образом полосок нужной длины, а потом подложить под манерный паровоз – только от станции отойти подальше, а то «дракон» заметит и прогонит.  Таким ножом, пожалуй, режь все, что угодно – хлеб, ветки для шалаша, даже землю.  И тут Чжана осенило – землю… да эта штуковина и впрямь разрежет землю получше любой лопаты! Он нашел то, что искал! И ведь никто не мешает…ну, после всего… пустить ее на ножики – даже еще лучше, если лезвия делать из проверенного металла.  Чжан с досадой потряс сперва одной, затем другой ступней, смахивая кровь.  Опустил заслонку, осторожно нащупал в кармане штанов зеркало – вытащил, засунул поглубже за пазуху: не хватало еще разбить! После всего поднял заслонку, прижал ее к себе, и, не обращая внимания на боль в ногах, медленно направился к дверям. 
     .  .  . 
      После ночной вылазки Чжана бабушка стала медленно поправляться.  Головные боли у нее прошли бесследно.  И, хотя маленькая могила возле тропинки была засыпана очень искусно и имела свой обычный вид, а мальчик, понятное дело, ни одной живой душе не проболтался о своих странных похождениях, он чувствовал, что ни за что не сможет теперь оставаться самим собой, прежним Чжаном - погуливающим уроки, таскающим чемоданы на вокзале, украдкой курящим самодельную трубку.  Он ощущал что-то новое внутри себя – неизвестную силу, которая поселилась в нем и теперь командует им, точно соседский дошколенок своим лохматым псом: принимает решения и как будто знает наперед его поступки и даже мысли.  Иногда это бывало ужасно интересно, а порой – жутко до боли в животе.  Чжан почему-то научился чувствовать смерть, как чуют дичь охотничьи собаки: в первый раз он едва сам не умер от страха, когда, взглянув в лицо пожилой учительнице пения – все мальчишки звали ее между собой «Утиное горло» - увидел, что голова у нее разбита и окровавлена, а глаза, точно остановившиеся на чем-то интересном и захватывающем, наполнены мукой и болью. 
      Видение исчезло, как только учительница отошла от него, а вот странный резкий звук, похожий на визг тормозов, еще долго стоял в ушах и как будто жил где-то рядом, в соседнем классе.  Все сбылось точь-в-точь: несколько дней спустя, «Утиное горло» сбил грузовик, и она умерла за несколько минут до приезда машины с санитарами.  Потрясенный Чжан никому не сказал тогда о своем видении, да и как было это сказать? Но, точно курильщик опиума, чей порок через очень малое время перестает быть тайной для окружающих, подросток Чжан не мог, понятное дело, всю жизнь скрывать, что он теперь… ну не совсем такой, как все и каким он был прежде.  Слух о странном мальчике распространился по городу с той скоростью, на которую способны только слухи, да, может, еще лучи света.  Сам Чжан ничего для этого не делал – вышло это как-то неожиданно, точно по чьей-то незримой воле.  Мальчик просто оставался самим собой – невоздержанным на язык школьником.  Так, услышав, как молодая соседка, недавно похоронившая новорожденную дочку, жалуется бабушке на дурные сны, связанные с несчастьями малышки в загробном мире, Чжан неожиданно быстро сказал: « Это оттого, что на дно гроба не положили семизвездную доску…» Обе женщины вздрогнули и уставились на мальчика.  «И что же теперь делать?» - глухо спросила растерянная соседка. 
      Чжан пожал плечами – он и сам не знал.  На всякий случай, буркнул вполне логичную, как ему показалось, вещь: «Ну разройте свою девочку и положите под нее доску, забот - то…» и отправился чинить сеть, порванную заскочившей в нее корягой.  В другой раз он предсказал скорую смерть паренька, учившегося несколькими ступенями младше – он почти не знал этого мальчишку, помнил только, что у него какое-то странное имя – не то Жан, не то Джим, не то другая билеберда – язык сломишь с этими иностранными именами.  Он встретил маленького иностранца в единственном большом магазине в городе – он вместе с родителями выбирал костюм к школьному празднику. 
      Чжан еще издали закивал ему и вспомнил, что хорошо бы позвать этого парнишку завтра на реку: затевалась большая рыбалка, но собственной лодки никто из мальчишек не имел, а у счастливчика со странным именем был настоящий ба-бай-тин, подаренный богатыми родственничками.