Елизавета ласково потеребила мочку уха и шепнула, – скажи, кто тебя обидел?
     - Интересно, о чем думала команда «Титаника» перед выходом в плаванье?
     Почему-то спросил Борис и посмотрел на Елизавету с какой-то напускной серьезностью, будто бы этот вопрос волновал его на самом деле. 
     - Знаешь, мне понятны и неинтересны мысли пассажиров, они убоги и однообразны во все времена: кто-то предвкушал приятное путешествие с неизбежным флиртом и случайными романами, кто-то жаждал побыстрее прибыть из пункта «А» в пункт «Б», кто-то молился о том, чтобы добраться в целости и сохранности.  Разумеется, полно было и тех, кто мечтал перебраться из трюма в отдельные каюты класса «Люкс», сытно пожрать на халяву, попялиться на бомонд, а если пофартит, так этих богатых и знаменитых еще и обокрасть.  Впрочем, и первые и вторые и все остальные другие, всего-навсего человеческий мусор, который погрузили и везут другие…
     Борис вытащил из пачки новую сигарету и, не обращая внимания на растерявшуюся жену, раскурил ее с видимым удовольствием. 
     - Итак, человеческий мусор «за борт!» Туда ему и дорога.  Но вот команда… Капитан с трубкой дорогого табака и золотыми галунами, штурман с циркулем и картами, боцман со свистком… Еще матросы проворно снующие туда-сюда…
     Словно иллюстрируя, как они стремительно бегают по кораблю, Борис покрутил перед лицом Елизаветы зажженной сигаретой. 
     - Неужели никому из них не снились вещие сны? Не обуревали скверные предчувствия? Не попадались на глаза дурные предзнаменования или плохие приметы? Вот что меня действительно интересует!
     - Борис, миленький, ты только скажи, что случилось… - взмолилась Елизавета.  – Ну не мучай меня! Неужели твоя маленькая девочка в чем-то провинилась? Или ты меня больше не любишь?
     - Неужели тебе тоже интересно? Про команду «Титаника»? – Борис вопросительно выгнул бровь и вытащил из внутреннего кармана сложенную вчетверо цветную газету.  – Изволь, милочка, почитай!
     Трясущимися руками Елизавета Андреевна развернула газету «Чрезвычайная Пермь» и ахнула.  На передовице крестом, словно разложенные для гадания карты, красовались их фотографии, поверх которых красными кричащими буквами резал глаза заголовок: «Как Борис Заря убил моего отца, затащил в постель мать и присвоил себе наш бизнес».  А чуть ниже заключенная в черную покойницкую рамку приписка: «Враг под маской друга.  Реальная история одной семейной трагедии».  И подпись: «Иван Храмов». 
     - О, Господи, нет! Это какая-то ошибка! – запричитала Елизавета, отшвыривая газету в сторону.  Она вцепилась в Бориса и спросила с нескрываемой мольбой.  – Скажи, ты этому веришь?
     - Я-то? – переспросил Борис.  – Конечно, верю! Но самое главное, что кроме меня этому поверят и все остальные.  Что очень важно особенно теперь, накануне моих выборов!
     - Какая же все-таки дура! – в отчаянье завыла Елизавета.  – Месяц назад, в сентябре, мне являлся наш покойный сосед Сергей Олегович, поговорить хотел… Но я и слушать его не стала! А он, значит, о Ване предупредить собирался!
     - Постой, постой, кто тебе являлся? – Борис подскочил на диване и схватил жену за плечи. 
     - Да Снегов… бывший учитель из городка Немиров… - испуганно сказала Елизавета.  - Мы с ним в 2000 году пару месяцев соседями в коммуналке жили.  Они очень с Ванечкой тогда сошлись, все об истории шушукались, а потом он умер, перед самым нашим отъездом в Пермь… Я очень хотела все забыть и не могла впутывать тебя в наше прошлое, оттого и не сказала, кто мне тогда мерещился. 
     Елизавета виновато пожала плечами:
     - Но ты же приводил своего чертового Шурика! И призрак исчез!
     Борис встал с дивана, молча походил по комнате и, не находя себе места, вышел на лоджию. 
     «Старик морочит мне голову… Как же я сразу не догадался! Значит, решил, что мы свою шахматную партию еще не доиграли.  Теперь хочет достать меня с того света…» – Заря посмотрел на чадящие кучки не вывезенных листьев, застывшие над ними обнаженные стволы деревьев, и ему показалось, что сквер превратился в кладбище, где мертвые оплакивают свое ускользающее время. 
     Елизавета Андреевна с содроганием наблюдала, как темнеет лицо Бориса, как черная ненависть растворяет его милые черты, проявляя на лице злые личины, подобие тех отвратительных колдовских масок, которые довелось ей некогда увидеть.  Она вскочила с дивана, подбежала к Заре и обняла его так, как обнимает мать своего больного ребенка. 
     - Я сейчас же поеду к Ивану! Заставлю перед тобой извиниться, написать опровержение.  А если он меня не послушается, - Елизавета ласково прижалась к мужу, - я его убью!
     - Не надо.  Пусть будет так, как есть, - холодно ответил Борис, не переставая удивляться, как раньше ему не приходило в голову сравнить голые, вымокшие под осенним дождем деревья с покойниками, восставшими из могил.  Только не воскресшими и преображенными, а отверженными и проклятыми зомби. 
     Елизавета Андреевна нервно кусала губы и по-кошачьи ластилась к мужу, женскою ласкою пытаясь вымолить у него снисхождение к своему безрассудному, но такому родному и любимому сыну. 
     
     
     Глава 25.  Паутина для паука
     
     Направляясь в редакцию «Чрезвычайки» Храмов прекрасно понимал, что его праведный гнев ни к чему не приведет и давно умершая совесть Заваляева от него точно уж не воскреснет.  Еще несколько лет назад Иван наверняка бы ворвался в кабинет редактора с кулаками и наверняка набил бы подлецу морду.  Или разнес к чертовой бабушке редакцию - пусть приедет милиция, и правда хотя бы частично всплывет и восторжествует…
     Урок о мудром «Заклинателе дождя», который некогда преподал Снегов, Иван не забыл, а потому больше не обманывался и не искал легкого утешения в наивной вере во «всплывающую правду».  И теперь уже сама жизнь день за днем открывала Ивану понимание того, как устроен сегодняшний мир с его технологией дистанционного управления обществом. 
     Главное правило заключено в тотальном сокрытии подлинных механизмов всего происходящего.  И дело даже не в том, что напечатанная в газете «правда о компромате» могла навредить кому-то наверху.  Важно не создавать прецедент, не давать пищу для мозгов маленьких людей, а все больше и больше погружать их «во тьму разума».  Потому и сам современный человек все больше напоминал Ивану увязшую в паутине муху, не способную понять, как устроены смертоносные нити, а значит, и не имеющую никаких шансов на спасение. 
     Прав Экклезиаст: ничего нового не появилось под солнцем.  Тысячелетия назад так распоряжались судьбами народов жрецы, управляя ими с помощью ослепляющей науки Вельзевула, тысячеглазого повелителя мух. 
     Храмов хорошо усвоил урок «Заклинателя дождя», который говорил о том, что событие не обязательно совпадает с вызвавшей его причиной.  Что и сама причина может являться всего лишь элементом или ширмой для совсем других причин, за которыми скрывается их источник.  Потому Иван старался успокоиться и унять свой праведный, но совершенно бесполезный и ненужный гнев для того, чтобы подвергнуть саму паутину и создавшего ее паука всеохватывающему системному анализу. 
     Подойдя к офису редакции, Храмов вздохнул поглубже и, нацепив на лицо маску безразличия к окружающему, открыл дверь: «Что же, посмотрим, в какую интригу впутал меня старый комсомольский бес!»
     Из тесного, почти тюремного коридора ударил отвратительный запах «быстрой лапши», густо приправленный духом дешевого, отдающего кислятиной, кофе.  «Чрезвычайка» обедает, значит, я пришел кстати», - отметил Иван, зная, что Тараканыч никогда не отлучается из редакции в обеденное время. 
     Действительно, расклад получался исключительно удачным.  Заваляев наверняка не решится выяснять отношение при подчиненных и предложит побеседовать в кабинете.  Но и там, зажатый в узкой, как карцер, комнате, предпочтет избежать открытого конфликта с шумным выяснением случившегося. 
     Скорее всего, по привычке, выработанной за годы комсомольской карьеры, предпочтет «сдать» заказчиков компромата вместе с их хитроумными комбинациями.  Потому что любую ситуацию, требующую нервных, физических или денежных затрат, Заваляев предпочитал перекладывать на кого угодно. 
     Опыт комсомольского аппаратчика говорил, что чем больше сторон втянуто конфликт, тем меньше синяков достается провокатору.  Во время драки о подстрекателе уже не помнят, а после – не могут назвать даже причины самой драки.  Поэтому закон самосохранения подстрекателя гласит: «Скройся вовремя». 
     Действительно, отца русских провокаторов Гапона погубило не кровавое воскресение, и не разразившаяся после революция.  И удавку на его шее затянули не народные мстители, а собственное неуемное желание красиво тусоваться.  Не знал отец Григорий, что в нашем мире «быть популярным неприлично».  Иногда – даже смертельно опасно…
     
     ***
     Едва Иван открыл дверь и переступил порог редакции, как тут же ощутил ту самую «зловещую тишину», в которой легко услышать биение сердца и жужжание пролетавшей мухи.  Впрочем, никаких ударов сердца Иван не услышал, и мухи все благополучно впали в октябрьскую летаргию.  Поэтому «сквозь строй» пришлось проходить буднично, без театральных спецэффектов. 
     «Братья и сестры по журналистскому перу, ну чего уставились? – Храмову так и хотелось сказать провожающим его укоризненным взглядам.  - Вы лучше всех понимаете, что эту хитроумную саморазоблачительную мерзость писал не начинающий корреспондент Храмов, а ваш многоопытный комсомольский работодатель.  Вы, братья и сестры, знаете, что такое «заказ», как его изготавливают.  И почему подставляют того, кого удобно подставить в нужное время и в нужном месте.  Зачем же теперь вы на меня уставились, как апостолы на Иуду?»
     Так, пройдя несколько метров от порога до кабинета главного редактора, Иван сделал для себя неожиданное открытие, что с течением времени зомбирующий сам превращается в зомби. 
     - Петра Тарасовича на работе нет, и сегодня уже не будет! – бросившись на перехват, и закрывая собой начальственную дверь, выпалила многострадальная секретарша Полина. 
     - Где Заваляев? – спросил Иван, еле сдерживая нараставший гнев. 
     - Петр Тарасович мне не докладывается, - презрительно скривила губы Полина.