Джекобсон ухитрился покинуть дом незамеченным и отправился к своему кузену Ричарду Синклеру.  Он хотел вызвать переполох среди служителей закона, и это ему удалось.  Когда он вернулся домой поутру, обнаружил у себя на квартире представителей власти – у него производили обыск. 
     Джекобсона арестовали еще в подъезде и тотчас препроводили в отделение. 
     ­- Я протестую, сэр! Что за беспардонное, грубое, я бы даже сказал, скотское обращение?! Я этого не потерплю!
     ­- Сядьте, мистер Джекобсон, и охладите свой пыл, – невозмутимо проговорил инспектор Рейд, указывая на стул. 
     Артур подчинился, но при этом не сводил с говорящего разгневанного взгляда.  Инспектор всматривался в лицо задержанного, пытаясь предугадать ход его мыслей. 
     ­- Что вы сегодня видели во сне, мистер Джекобсон?
     Насмешливый тон инспектора задел ученого за живое. 
     ­- Слава богу, что не вас, инспектор Рейд. 
     ­- А зря, тогда, быть может, вы предугадали бы дальнейший ход событий. 
     ­- Что за намеки, инспектор?
     ­- Я так понимаю, что вас сегодня мучила бессонница, и вы решили пройтись по улицам Лондона.  Может, вы захотели развеять тоску в каком-нибудь трактире, к примеру, в "Фраинг Пен", и подыскали там себе подружку на ночь? Возможно, она вам понравилась, и вы покинули заведение вместе с ней, прошлись от Брик-лайна до Бакс-роу, и там расправились с ней. 
     ­- Что за вздор! – Джекобсон вскочил со стула.  Он был ошеломлен несправедливым обвинением. 
     ­- Разве все было не так? – ровным голосом спросил инспектор. 
     ­- Я не представляю, кого убили и как все это произошло. 
     ­- Куда же делся ваш дар предвидения? А может, никакого дара и в помине не было, и вы просто описывали события очевидного? Таким образом вы хотели отвести от себя подозрения? Что ж, думаю, у вас ничего не вышло, мистер провидец. 
     Джекобсон был настолько поражен услышанным, что вынужден был присесть.  Он не сразу обрел дар речи. 
     ­- Я думал, что мои знания принесут пользу обществу, полагал, что могу помочь этим несчастным женщинам, лишенным нормальной жизни.  Но, похоже, что добро в этом мире никому не нужно, – огорченно произнес Артур, поникнув плечами.  – Если я в чем-нибудь и повинен, инспектор, то только лишь в благонамеренности. 
     ­- Так значит, вы не признаете свою вину? Вы настаиваете на том, что не убивали Мэри Энн Николс?
     ­- Я в глаза не видел ее. 
     ­- Где вы были в ночь с 30 на 31 августа?
     ­- Я был у своего кузена Ричарда Синклера, вы можете проверить. 
     ­- Еще кто-нибудь может подтвердить ваше пребывание там?
     ­- Его слуга. 
     ­- Этого недостаточно.  То, что вы гостили у кузена, еще не значит, что во время убийства пребывали там же.  И потому я вынужден задержать вас по подозрению в убийстве. 
     ­- Дело ваше, инспектор Рейд, но вы совершаете большую ошибку.  Вы арестовываете невинного, в то время как настоящий преступник разгуливает по городу, подыскивая себе очередную жертву. 
     ­- Мистер Джекобсон, предоставьте мне решать это.  Пока что вы будете под домашним арестом.  Но если наши подозрения подтвердятся, вас ждут суд и вердикт присяжных. 
     Артура отвезли домой.  Обыск уже закончился, и в квартире царил страшный беспорядок.  Слугу мистера Джекобсона выпроводили, и с арестованным остался сержант Томсон. 
     Кавардак в его кабинете сильно расстроил ученого.  Все его бумаги были перерыты, пропали кое-какие рукописи, а главное – исчез его личный дневник.  Больше всего Джекобсона огорчило исчезновение бесценных манускриптов на сензаре.  Остались только кое-какие наброски перевода. 
     Артур с болью в сердце подбирал бумаги с пола и думал, каким образом выбраться из этой ситуации.  В жизни для него не было ничего ужаснее считаться виновным, в то время как он всегда стремился быть честным, справедливым и благодетельным.  Чувство обиды душило его, но он искренне верил, что все происходящее с ним лишь один неприятный период жизни.  Скоро все прояснится, и он сможет вернуться к прежнему образу жизни. 
     Ожидания Артура были недолгими.  Спустя неделю в Лондоне произошло еще одно убийство.  На сей раз жертвой стала сорокасемилетняя Энни Чепмен, убитая на Хэнбури-стрит 29.  Экспертиза установила, что раны были нанесены не штырем и не кинжалом, а медицинским инструментом, используемым в хирургии.  Тело Энни Чепмен было изуродовано, однако сделано это было с анатомическими знаниями, из чего следствие заключило, что убийца являлся хирургом. 
     До самых похорон Энни Чепмен Артура Джекобсона все так же держали под домашним арестом.  Ему воспрещалось принимать посетителей, писать кому-нибудь письма и даже читать газеты.  Домашнее заключение стало для ученого настоящим испытанием.  Единственным утешением для него были перьевая ручка, бумага и череда хаотичных мыслей, рождающихся в изнуренном от одиночества разуме. 
     "Трагедия человеческой жизни, – писал Джекобсон, – заключается не в безызвестности или безденежье, а в великом одиночестве души.  Сколько бы у нас ни было друзей и родственников, каким активным деятелем мы ни были бы в политике и какое высокое положение ни занимали бы в обществе – все это приходящие и уходящие блага.  Единственная аксиома жизни – это пустота, всеобъемлющая, невосполнимая и страшная пустота в нашей душе.  И сколько бы мы ни искали утешений, наслаждений и земных благ, ничто на этом свете не принесет удовлетворения нашей душе. . .  Возможно, мы рождаемся для поисков, вероятно, и умираем для того, чтобы продолжить поиски… "
     На исходе дня, 14 сентября, к Артуру Джекобсону приехал инспектор Рейд.  Вид у него был виноватый.  Он не стал распространяться о новом убийстве.  Только принес свои извинения и сообщил, что освобождает Артура от домашнего ареста. 
     ­- Что повлияло на ваше решение, инспектор?
     ­- Полагаю, вы все узнаете из газет, мистер Джекобсон.  Сказать вам что-то конкретное я не вправе. 
     ­- Что стало с манускриптами, которые я переводил? Надеюсь, их вернут?
     ­- Я распоряжусь об этом. 
     Инспектор сдержал свое слово, и вскоре все, что полицейские унесли из дома Джекобсона, было возвращено владельцу.  Больше всего Артур обрадовался, обнаружив среди вещей свой личный дневник.  Он заметно потрепался, было очевидно, что его не раз перечитывали.  Артур, конечно же, поначалу рассердился, но потом успокоился, подумав, что дневник его могли бы и вовсе не вернуть.