Но Ниферон, если и бывал дома, почти не разговаривал со своим воспитанником.  И тогда Фидек решился на хитрость.  Он долго караулил Ниферона, пока тот разговаривал на лестнице с рабом, устало опираясь на перила.  Затем Божество поднялся к себе и тяжело рухнул в плетеное кресло, однако почти сразу же протянул руку к какому-то папирусу с длинной надписью, лежащему рядом на низком трехногом столике.  Фидек поднялся за ним и замер в дверях. 
     Ниферон заметил его, хотя явно не спешил показать этого.  Не глядя на мальчика, он спросил:
     - Чего тебе, Фидек?
     Фидек решил тогда говорить без обиняков:
      - Скажите, а на ахетонском кладбище могут разрыть мумию?
      Божество поднял глаза от своего папируса и насмешливо уставился на Фидека:
      -Чего-о?
     - Ну помните, Бек рассказывал, как он разрывал мумии… вот я и подумал…»
     Ниферон укоризненно покачал головой: вот Бек, нашел о чем рассказывать при сосунке, мальчишка, чего доброго, начнет кричать по ночам… А Фидеку сказал только:
      - Слушай, парень, шел бы ты себе спать, а? Никто ничего не разроет, ахетонский некрополь – самое надежное место в мире…Он, между прочим, охраняется лучше, чем царский дворец.  Давай шагай, мне не до тебя…
      И Божество вновь уткнулся в папирус.  Повеселевший Фидек полностью успокоился. 
     .  .  . 
     
      Фидек не увидел, а скорее почувствовал перемены в своем теле.  Самому себе он казался теперь большой мохнатой гусеницей: торс и ноги покрылись волосами, движения сделались стремительными.  И, оставшись один, он подолгу вглядывался в такое новое и незнакомое собственное тело.  Десны у Фидека давно не болели.  Ночами его мучили теперь другие ощущения , заставляющие метаться во сне, стискивать руками простыни, а утром с ужасом и изумлением находить на простыне несколько крупных, жемчужных капель. 
     С Нифероном они по-прежнему почти не виделись.  Врач, когда не был в отъезде, днями и ночами пропадал в своих лабораториях: Фидек знал, что « Божество» в-основном бальзамирует мертвых, а не лечит живых, что он завален заказами, и мастерская для него теперь является поистине родным домом.  О, он действительно был для мальчика божеством! Его ремесло, его шаги, шуршание его плаща, каждое движение грациозной, полной фигуры – все вызывало у подростка темный, дикий восторг, начинающийся замиранием сердца и заканчивающийся ощущением холода во рту… Стоило Ниферону случайно коснуться края одежды своего воспитанника – Фидек чувствовал такое волнение, что едва не лишался чувств.  Стоило мальчугану представить, какие восхитительные вещи умеют делать ( и делают!) эти полные, грациозные руки с мертвым человеческим телом, - он тотчас готов был упасть перед Нифероном на колени и без конца целовать, ласкать каждую жилку на его ладонях.  Но Ниферон был насмешлив и избегал ласк, не зная и не ведая, в какое отчаяние он приводит этим своего воспитанника.  А может быть, все-таки догадывался? Мечты об опытах над мертвой человеческой плотью были для Фидека тесно связаны с мечтами о Нифероне.  Многие его школьные товарищи мучительно пытались познать женскую любовь, некоторые уже изведали ее, и их опыты вызывали всеобщую зависть.  Фидек же единственный не испытывал мук и не стремился в женские объятья: первые ощущения страсти были для него давно и прочно связаны с Нифероном, да и не было рядом женщин, способных вызвать любовь.  Красивый, полный врач являлся для мальчика существом высшим, но отнюдь не бесполым: он был, как все высшие существа, мужчиной и женщиной одновременно, и эта одновременность казалось Фидеку признаком абсолютной гармонии. 
     Однажды четырнадцатилетний Фидек бродил по тропинкам сада и искал зеленых жуков –полынников.  Занятие это требовало большой сосредоточенности: полынники имели острые щупальца и могли с успехом постоять за себя.  Брать их нужно было осторожно, за спинку, и сразу же бросать в коробочку из папируса.  На прошлой неделе мальчик замешкался, и мстительное насекомое продырявило своими щупальцами его палец.  Теперь Фидек проявлял осторожность.  Можно было, конечно, сорвать широкий лопух и накрывать преследуемого полынника лопухом, но Фидек не делал этого: прикасаться к зеленой, твердой и теплой спинке жука было так приятно! Вдруг кто-то окликнул его сзади. 
     Фидек обернулся и увидел Ниферона, неслышно подошедшего сзади.  Он приветливо кивнул мальчику, который от волнения забыл даже поздороваться.  Ниферон стоял у дорожки и помахивал второпях сорванной апельсиновой веткой. 
     «Вы… когда Вы приехали?»- только и сумел выдохнуть Фидек. 
     «Не приехал, а заехал… Ехал из одной мастерской в другую и решил заглянуть домой, тоска одолела…»- пошутил бальзамировщик, подойдя совсем близко. 
      «Вы правда бальзамируете мертвых?» - прошептал Фидек, хотя он прекрасно знал это и так.  «Да, мой мальчик, - спокойно согласился Ниферон.  – и бальзамирую тоже.  Ну а у тебя как дела? Ты вырос, я вижу…» - он спокойно смотрел на Фидека близорукими, прищуренными глазами. 
     -Скажите, а что такое «Каста посвященных»? – обратился мальчик с вопросом, не дававшим ему покоя с того самого памятного вечера, когда он оказался за одним столом с гостями своего покровителя.  Ниферон засмеялся:
     - Слушай, да у тебя прекрасная память, оказывается… И все-таки вмешиваться в разговоры взрослых нехорошо, Фидек! - последнюю фразу бальзамировщик произнес назидательным тоном.  Помолчал и добавил: «Некрасиво…»
     Ниферон положил пареньку руку на затылок и медленно двинулся с ним по тропинке по направлению к дому:
     - «Каста посвященных» - это сообщество людей, которые делают мумии, мой мальчик.  Все бальзамировщики Великого Египта так или иначе связаны между собой… Мы обмениваемся опытом, приобретаем новые знания, оказываем поддержку новичкам в нашем деле… Это в широком смысле.  Ну а в более узком – каждый город по- разному бальзамирует мертвых, и поэтому сколько городов, столько и каст… В чем-то рецептура все равно отличается.  Мы, ахетонские мастера, к примеру, редко вымачиваем трупы в соляном растворе и предпочитаем засыпать их специальным порошком.  Различаются способы обработки внутренностей: тут никакие боги нам не указ.  А вот правила изъятия у трупа сердца, желудка, печени практически не различаются: тут вмешивается религия и разъясняет: что можно делать, а чего нельзя…Ты же слышал, что тогда говорил этот сумасшедший Ахех?
     Мальчик кивнул. 
     - Вот тебе официальная теория, угодная богам.  Ахех еще просто слишком молод.  Теории, мой мальчик, существуют как раз для того, чтобы их нарушать.  Повзрослеет – и будет делать как все.  А пока пусть понюхает дохлятины, глядишь, поумнеет. 
     -Как …понюхает? Почему… дохлятины?- с испуганным удивлением поднял глаза Фидек. 
     Ниферон на секунду замялся, очевидно, решив, что сказал мальчишке лишнее. 
     - А это… как тебе объяснить? Словом, есть такой древний обычай: бальзамировщик должен спать в одном помещении с мумией, до тех пор, пока не получит свидетельство того, что она сделана правильно…Свидетельства эти бывают разными : иногда на плече мумии проступает бабочка –могильница, иногда над правым ухом образуется прядь белых волос.  А есть еще один способ, довольно занятный: нужно, закончив бальзамировать, сжать мертвецу нижнюю челюсть, а другую руку положить на темя… Затем отпустить и как-то хитро крутануть голову – право, не знаю, никогда в жизни не занимался такой чепухой - и тогда, если мумия сделана правильно, голова должна повернуться лицом к западу.  Так вот этот дурачок Ахех спит в своей мастерской, рядом с разделанными трупами.  Поэтому от него всегда так отвратительно пахнет, просто ужас!
     - А он получает свидетельства?- робко спросил Фидек. 
     Ниферон отвернулся, сдерживая смех:
     - Фидек, не будь младенцем! Не получает, конечно, откуда бы они взялись? Бек, добрая душа, собирался даже напроситься к нему в мастерскую и тайно начертить на плече разнесчастной мумии эту дурацкую бабочку.  И начертил бы, да я отговорил.  Парень тогда вообще с ума сойдет: придется за ним всю жизнь по пятам бегать да бабочек рисовать… Нет уж, пусть поскорее умнеет, или изберет себе другое ремесло, наше – не для неврастеников. 
     Ниферон снял руку с затылка Фидека и с пристальным вниманием поглядел вдаль, близоруко прищурив глаза. 
     -Заговорил ты меня, дружочек… Я уже давно должен быть в лаборатории…
      « А можно мне будет поехать с Вами?» - спросил Фидек в отчаянии, предчувствуя долгую разлуку через несколько секунд.  Ниферон как будто не расслышал последнего отчаянного вопроса.  Он растерянно провел мягкой, широкой ладонью по жестким мальчишеским волосам и, казалось, тут же забыл о Фидеке, стремительно направившись к дому.  От прикосновения этой руки все тело подростка напряглось внутри и снаружи, точно превратившись в музыкальную струну.  Мальчику в какое-то мгновение показалось, что он сейчас умрет. 
     Дыхание сделалось прерывистым, тело покрылось липким, горячим потом, где-то в самом низу живота, покрытого отроческим пухом, нарастала болезненная твердость, которая вдруг разорвалась, превратившись на несколько минут в твердую боль, озарившую все тело молниеносной, огненной вспышкой.