Да дело не в этом! Там рыдают только мать мальчика да еще две бабы.  А остальной народ лихорадит. 


      - В честь чего? Опять, небось, мы виноваты?


      - Не.  Про нас молчат, как будто нас и нету.  Я там мимо проходил, кое-что краем уха слышал.  Толкуют, что ведьма, мол, во всем виновата.  Наболело, говорят.  Мужики кричат, пойдем, подпалим, мол.  А бабы их подначивают.  Не иначе, как карательную экспедицию организовывать хотят. 


      - Как бы и нас под шумок не подпалили, - подозрительно заметил Антон. 


      - Черт их знает! - пожал плечами Саша. 


      - Не дойдут, - сказал я, немного подумав.  - До озера не дойдут.  Кишка тонка.  Вспомните, какого страху мы натерпелись! А уж мы-то на мир трезвее их смотрим. 


      - Черт их знает! - опять сказал Саша. 


      - Мальчики, может, спать будем? - предложила Ольга.  - Поздно уже. 


      - А ты уснешь под это? - я тоскливо посмотрел в сторону деревни. 


      Вскоре наше судно тоже слилось с окружающей чернотой. 


      А в старой покосившейся избе продолжали рыдать над одним, оплакивая троих. 


      А группа мужиков вооружалась топорами, замышляя богоугодное, на их взгляд, дело. . . 




      -16-


      Снился мне странный сон. 


      Будто бы сижу я в просторной крестьянской горнице на лавке за грубым деревянным столом.  Передо мной, на столе, небольшая иконка и две восковых свечи.  За окном - ночь, поэтому горнице освещена лишь этими двумя свечами.  Я ничего не делаю - просто сижу и смотрю на икону.  А может, пытаюсь узнать свое будущее, как какая-нибудь девица на святки.  На иконе женщина, очевидно, некая великомученица.  Спокойное лицо; кроткие, благообразные глаза; рука, поднятая в благословляющем жесте; нимб, - в общем, все как положено. 


      И вдруг. . .  Свечи вспыхивают ярким пламенем, они стремительно горят, воск шипит и течет.  А с лицом святой происходят разительные перемены: темный, глубокий взгляд, исполненный божественной доброты, становиться желтым, пылающим.  Рот искривляется в жестокой, богохульной усмешке.  И рука - уже не благословляющая длань, а указующий прямо на меня когтистый перст.  И я понимаю, что это не святая великомученица, а кто-то совсем другой. . . 


      Проснулся я, естественно, от страха.  Сердце стучит безумно.  «Надо же! – думаю.  - Приснится же!»


      И только я так подумал, Саша вдруг резко открыл глаза и сел. 


      - Пфу! - сплюнул он.  - Ну и дрянь! А ты чего не спишь?


      - Да так. . .  Страшный сон приснился. 


      - Надо же! И мне тоже! - искренне поразился Саша.  - И ведь такая гадость! В жизни ничего подобного не видел! Бр-р! - он брезгливо передернул плечами.  - И откуда только берется такое?!


      - Подсознание, - неопределенно сказал я.  - Давай-ка спать дальше!


      Наверное, мы бы уснули снова, если бы в этот момент Антон, беспокойно ворочавшийся во сне, не проснулся бы и тоже бы не сел, смахивая со лба холодный пот. 


      - Ух! - выдохнул он.  - Редкостное сновидение!


      - Кошмар? - подозрительно поинтересовался я. 


      - Ну. 


      - Ое-е-ей! - озабоченно сказал Саша, переведя взгляд с Антона на меня и с меня на Антона. 

- Не понял? - не понял Антон. 

- Знаешь, Антоша, когда кошмары сняться троим одновременно, это явно неспроста! - разъяснил я. 

За переборкой послышалась странная возня. 


      - Четверым! - торжествующе сказал Саша.  - Четверым!


      - Пять утра, - сказал Антоний, бросив взгляд на наручные часы.  - И сон ушел.  После того, что я видел, я еще не скоро засну!


      - Слышите? - шепотом спросила Ольга через несколько минут, после того, как мы оделись, зажгли свет и собирались испить кофе. 


      - Что? - все прислушались. 


      Только сейчас я осознал, что причитания над покойником, капавшие мне на нервы весь вечер, больше не слышны.  Сейчас со стороны деревни нарастал иной шум - собачий вой.