— Прежде чем махать кулаками надо кое-что уяснить, — он подошел совсем близко и теперь возвышался надо мной, как статуя поруганного Бога — грозный, неумолимый.  — Первое, чему ты должна научиться — отгонять страх перед противником, искоренить его, как единицу чувств.  Меняй на что угодно — на ярость, уверенность, приказывай телу волей, но не бойся.  Сейчас ты дрожишь, думаешь о возможных переломах и ушибах, а должна представить, как противник падает от одного твоего жеста.  Вообрази его скрюченным у ног, кашляющим кровью, но не думай, что на полет фантазии при реальной схватке будет время.  Этот образ должен засесть в голове, как взрывчатка, чтобы осталось лишь поджечь фитиль.  И бомба обязательно сработает. 
     — А если…
     — Никаких «если».  Существует множество приемов, позволяющих даже щуплым девицам вроде тебя скрутить здорового быка.  Конечно, при должной тренировке.  Кроме того, у тебя будет громадное преимущество — ты сумеешь оценить силы противника, он твои — нет. 
     Хотя я отчетливо понимала — ни один идиот не поверит, что рядом с драконами может быть не натренированная девчонка, слова Джона подействовали как наркоз, и совершенно дикая, неожиданная мысль сверлом вгрызлась в голову.  Тут же открылись причины, точившие изнутри, как ржавчина железо, толкающие на каждое безрассудство.  Всю свою жизнь я хотела-мечтала-стремилась исчезнуть, чтобы вернуться, встретиться лицом к лицу с бывшими знакомыми, родственниками, ненастоящими, по сути, друзьями, отделенная от них баррикадой сцены, положения в обществе или знаний и доказать, что я—не папина дочка! Больше всего на свете я хотела огорошить их, заставить понуро склонить голову, признавая мою состоятельность.  И теперь появился шанс. 
     — Что я должна делать?
     Именно такой решимости и готовности Джон добивался высокопарными словами. 
     — Ты уже веришь в себя? — уточнил он. 
     — Да. 
     
     Я ошиблась.  Я не ожидала, что приемы будут отрабатываться не мной, а на мне. 
     — Чтобы лучше усвоить уроки, ты должна на собственной шкуре прочувствовать их действие, — заявил Джон и, нырнув под мою, выставленную для импровизированного удара руку, на полном серьезе въехал локтем по животу. 
     — Извини, не рассчитал, -- бросил Джон, глядя, как я загибаюсь на мате, пытаясь вдохнуть. 
     Он не иначе как издевался.  Впрочем, маневры на моем теле не оставили ни единого синяка, разве что на запястьях от хватки.  Но с учениками надо быть поосторожнее, особенно с хорошими. 
     Со всех сил изображаю вселенскую боль, исподтишка наблюдая за Джоном.  Стоит наизготове, колени полусогнуты, ноги расставлены: одна у моего правого бедра, вторая — чуть сзади.  Поторапливает.  Следит за мной, даже моргает как филин раз в час.  Делаю вид, что подниматься сложно, упираюсь рукой в пол и, резко выбросив ногу, со всей силы бью под колено. 
     — Ах ты, — от удара Джон рухнул. 
     — Не ожидал, да?
     Теперь он глядел на меня снизу вверх.  С удовлетворением и едва уловимой гордостью.  Мы оба отчетливо понимали, что в реальном спарринге такой финт бы не прошел, но инициатива гораздо важнее. 
     — Так значит? — тихо произнес Джон, и в следующий же миг я, перелетев через его спину, распласталась на мате. 
     Теперь началась настоящая тренировка.  От меня требовалось действие без подсказок и приготовлений.  Джон нападал, не предупреждая, наносил легкие, но точные удары, заставляя концентрироваться и вспоминать возможные способы обороны и контратаки.  Каждая ошибка или промах досконально объяснялись и при следующей возможности, я исправлялась.  В основном отрабатывали элементы самообороны при нападении: удары ладонью в нос или по горлу, пальцами в глаза и ногами по ногам. 
     Наконец, обессиленная, я рухнула на спину и, раскинув руки в стороны, сдалась:
     — Не могу больше. 
     — На сегодня хватит, — удовлетворенно заверил Джон, присаживаясь рядом.  Казалось, он мог бы еще сутки швырять меня по мату и угрожать увечьями.  — Завтра закрепим, и покажу тебе болевые точки. 
     — Давно единоборствами занимаешься? — спросила я с трудом.  Отдышаться никак не удавалось, голова шла кругом от притоков кислорода, сердце отплясывало рок-н-ролл. 
     — Лет тридцать, — ответил Джон, не задумываясь. 
     — Так тебе ж всего двадцать восемь. 
     Он недовольно передернул плечами и вскочил:
     — Это значит, сколько себя помню. 
     Я не поняла, чем вызвана резкая озлобленность.  Неудивительно, что драконы скрывают истинный возраст и европейские имена даны не при рождении.  Открывать правду пленнице на следующий же день, без сомнения, опасно, да я и не прошу.  Однако вспыльчивость насторожила.  Малейшая угроза с моей стороны станет пропуском в Ад. 
     Сиди я спиной к двери, очередной всплеск адреналина был бы обеспечен.  От рук Марка даже дверные петли приобретали бесшумность. 
     — Быстро ты, — вытирая вспотевший лоб вафельным полотенцем, заметил Джон. 
     — Особых усилий не потребовалось, — ответил Марк и кивнул в мою сторону: — Как успехи?
     — Ты был прав, задатки есть.  Но пока судить рано. 
     Я натянуто улыбнулась, на радостный оскал не хватило смелости.  Неприятно чувствовать себя коровой перед хозяином, решающим сумеешь ты дать удой или в виде холодца полезнее будешь. 
     — Хорошо, — сняв с меня удавку оценивающего взгляда, Марк развернулся к двери и бросил Джону: — Закругляйтесь, ты мне понадобишься. 
     С исчезновением драконов в спортзале будто стало теснее.  Зловещая молчаливость орудий давила, словно тысячи добровольно принесенных в жертву душ заявляли свои права.  Похоже, за признание мне придется бороться и с домом. 
     
     После бурного дня расслабляющая теплая вода разнежила.  Я не стала повергать себя испытаниям причудливой подсветки.  Яркость плафона со стоватткой вызывала умиление.  Так эмигранты радуются привезенной друзьями с Родины уродливой матрешке, которую раньше считали верхом безвкусицы. 
     Смыв нервозность и усталость, я набросила халат и вернулась в спальню.