Те тоже оказались живыми, но это уже нисколько не удивляло.  Их обрубки еще некоторое время извивались, фонтанируя зеленоватым соком. 
     Вивьен поднял с пола сапоги чародейки.  Мелочь, но босой она далеко не уйдет.  Аккуратно, стараясь как можно меньше тревожить открытую рану, алхимик натянул порядком испачканную и порванную обувь на ноги девушки.  Теперь можно уходить.  Задерживаться дольше в огромном подземном склепе нет никакой надобности.  Судьба и так была благосклонна к путникам, дав им еще один шанс на спасение.  Надо думать, что последний.  Старушка никогда не отличалась ровным характером и в любое мгновение могла изменить своему же решению, подсунув подопечным очередную свинью. 
     Алхимик поднял Мили на руки.  Даже сейчас, почти вконец обессиленный, он почувствовал, что безвольное тело стало необыкновенно легким.  В голове не было никаких воспоминаний о процессе обращения: как долго он проходит, что при этом творится с несчастным.  Потому Вивьен нес чародейку, то и дело косясь на нее.  На душе было неспокойно. 
     Светящиеся шары по-прежнему кружились вокруг.  Они выхватывали из кромешной тьмы неверно шагающую фигуру ссутулившегося мужчины.  На его руках покоилась бледная девушка.  Некогда великолепные волосы цвета спелой пшеницы превратились в ссохшийся спутанный колтун, который вряд ли бы поддался даже самому прочному гребню и мягкому мылу.  Ее кожу покрывали разводы запекшейся корки из собственной крови, слюны Пастыря и зеленой жидкости.  Посмотреть со стороны – труп трупом.  Но алхимик чувствовал ее тепло, видел еле заметное подрагивание век.  Сам он двигался медленно: проходил несколько шагов, останавливался и отдыхал.  Но даже это не помогло.  Не успевая восстанавливаться, силы стремительно таяли. 
     Уже у самого выхода из оплавленного коридора Вивьен положил Мили на пол.  Тащить чародейку и дальше сил просто не было.  До колодезной шахты оставалось еще около трехсот футов, но после всех передряг они растянулись на целые мили.  Тем более что алхимик уже начал сомневаться – сможет ли он в одиночку преодолеть бесконечные витки сотен ступеней.  Чего уж говорить о том, чтобы сделать это в паре с бессознательным телом.  Небольшой отдых все равно необходим.  А за это время Мили вполне могла очнуться.  Если, конечно, она вообще в состоянии очнуться. 
     Алхимик сполз по стене, со стоном кое-как привалился к холодному камню.  Расслабиться не получалось.  Малейшее неподконтрольное движение тут же жестоко каралось острой болью.  Вивьену казалось, что незримый мастер пыток вбивает в него длинные тонкие гвозди.  Но, несмотря на это, вскоре воин почувствовал, что глаза начинают неумолимо закрываться.  Расслабленное тело просто переставало подчиняться, а разум впадал даже не в забытье, а в ступор.  Тупое бессмысленное оцепенение.  Появись сейчас в кругу света очередной Пастырь или новая Обращенная, Вивьен не смог бы пошевелить и пальцем. 
     Внезапно в засыпающем мозгу родилась идея.  Преодолевая невероятное сопротивление собственного тела, алхимик вытащил из ножен стилет, полоснул им по внешней стороне левого предплечья.  Боль яркой вспышкой озарила замершее сознание.  Вивьен усмехнулся.  Что ж – способ оказался вполне себе действенным.  Тревожить покалеченную грудную клетку не хотелось – успокоилась и хорошо.  А вот немного позабавиться со стилетом – самое оно.  Главное не перестараться и не истечь кровью.  А то глупо получится. 
     Алхимик посмотрел на Мили.  Изменений не было. 
     - Слушай, если мы так и останемся здесь сидеть, - сам не понимая зачем, начал Вивьен, - то, скорее всего, уже никогда не поднимемся наверх.  Ты этого хочешь? – разумеется, ответа не было.  Но он и не требовался.  Воин говорил, скорее, для себя, нежели старался достучаться до чародейки.  Слова возвращали его самого к реальности, отвлекали ото сна и тяжести в груди.  – Давай же, ты можешь, я знаю.  Не стоит лежать на холодном полу.  Я еще хочу посмотреть на твоих детей.  А так ничего с этим может не получиться.  Хотя… - он задумался, вспомнив интимные предпочтения Мили.  – Ты уж постарайся.  А пока открывай глаза, давай. 
     Его голос звучал тихо и спокойно.  Впервые за многие годы подземные чертоги слышали обычную речь.  И дело было не в словах, а в интонации.  В ней не было ни ненависти, ни отчаянья, ни грандиозных призывов или несбыточных надежд.  Ничего, кроме разве что небольшой толики уверенной отрешенности.  Будто не был алхимик измучен до последнего предела, и не сидел он в богами забытом склепе, и не лежала рядом с ним умирающая девушка.