После полученных разъяснений Кирилл начал относиться к промыслу ответственно, уделяя навыкам больше серьезности.  После бани да под пиво, через месяц от рыбы остались воспоминания.  Даже Александр испытал чувство сожаления, когда рыба закончилась.  На будущий год на нерест решили отправиться всей семьей. 
     Но не успел Кирилл моргнуть глазом, как остался один. 
     С раннего утра до позднего вечера друзья вкалывали то на покосе, то пасли коров, то ломали веники, то промышляли на озерах рыбой и грибами, а кто-то устроился на работу.  Даже по вечерам встретиться не всегда удавалось.  Наслушавшись рассказов о темном черемуховском прошлом, в котором были случаи, когда от человека находи лишь окровавленные одежды и обувь, мать соваться в лес одному запретила строго-настрого.  Кирилл, в общем-то, и не рвался, особенно после того, как неподалеку от Черемушек встретил медведя, который поднялся на задние лапы и пошел на него.  Он едва успел завести мотоцикл и выбраться на дорогу.  Пару раз он рискнул испытать себя в деле, напросившись к Лехе пасти деревенское стадо, а после неделю лежал с температурой.  Кожа слазила лохмотьями.  Чтобы снять зуд от ожогов, мать мазала спину кислой сметаной и умиротворенно наставляла, как тяжело дается молоко.  Зато на солнце он мог теперь находиться сутками.  Кожа его стала темно-бронзовая, светло-русые волосы выцвели и пожелтели, на лице ярко выделялись голубые, слегка поднятые уголками глаза. 
     Эта раскосость отличала его от брата, с которым в остальном они были похожи.  За последние два месяца он вдруг вытянулся и стал с Александром почти вровень.  Отличие их с братом было лишь в том, Александр, имея за плечами армию и спортивные секции, имел стальные мышцы, о которых Кирилл мог только мечтать.  Пока он был худощав — и не приходилось надеяться, что это можно как-то исправить.  Тетя Вера гоняла его не хуже тренера сборной страны, заставляя отжиматься и обливаться холодной водой, но тренировки не помогли, разве что сбросил еще пару килограммов. 
     Попыток суицида брат больше не предпринимал, но состояние улучшилось ненамного.  Он по-прежнему оставался раздражительным, грубым, жаловался на здоровье.  И все же тете Вере удалось заставить его обливаться по утрам ледяной водой из колодца, подтягиваться с нею на турнике.  Местные девушки Александром интересовались, прохаживаясь вечерами перед домом, внимание ему льстило, но интереса и влечения он не проявлял.  Попытки завоевать его сердце вызывали в нем лишь сочувствие — он все еще надеялся, что Ирина вернется в его жизнь. 
     И ждал…
     
     И вдруг подметили, что среди всех девушек Александр как-то незаметно для себя выделил одну.  Ни к кому он не относился с такой враждебной неприязнью, как к сестре Славы, второго жениха Ирины, с которым познакомил его Матвей Васильевич.  Того самого, с лоботомией.  Когда упоминалось имя Мирославы, Александр вздрагивал, а если кто-то защищал ее и говорил о ней что-то доброе, обижался.  Александр то тихо презирал ее, то деятельно ненавидел, замечая в ней только ужасы, которых никто кроме него не видел.  А если представлялся удобный случай и слушатели, высмеивал.  А то он вдруг испытывал какой-то непонятный страх, когда ему хотелось причинить ей боль, вымещая свою злобу, будто винил в чем-то. 
     Произошло это так неожиданно, стоило Александру зайти к матери на работу и увидеть ее. 
     Тихая и подавленная Мирослава — обычно ее звали Мирка, была младше Александра на два с половиной года.  Работала медсестрой, ничего худого мать не могла сказать о ней, а кроме того, жили неподалеку — дом их стоял чуть ниже, и тоже возле самого берега.  Ей со Славкой повезло меньше — дом их почти развалился и местные не жаловали, считая, раз имели ген дурной наследственности, то и она не в себе.  Подруг за два года в Черемушках у нее так и не появилось, и парни обходили стороной, не мешая Александру глумиться над нею, а иногда подначивая.  Не все парни обходили ее стороной, но она была замкнутой, и, наверное, ей тихо мстили. 
     Дома такое поведение сначала объясняли ревностью, но в своих чувствах Александр был искренним.  Шло это из него самого.  Славке он даже иногда сочувствовал, совершенно уверенный в том, что все, что с ним произошло, не имеет к Ирине отношения. 
     Особенно непонятным поведение его было для матери. 
     А девушка, между тем, которую в доме ее то с насмешкой, то с сочувствием называли «Мира нет мира», тянулась к Александру, не понимая его неприязни, то пыталась защищаться, то пробовала объясниться.  Все было бесполезно, Александр лишь усугубил и без того тяжелое ее положение.  И однажды, когда Александр за волосы вытащил ее с танцплощадки и при всех обозвал «подстилкой», замкнулась в себе и на дискотеках больше не появлялась. 
     Мать, конечно, об этом узнала, сначала испытав шок.  Потом попробовала заставить Александра попросить у своей сотрудницы прощения, а когда он в какой-то необъяснимой ярости начал крушить все, что попадалось ему на пути, перепугалась, рассорившись с тетей Верой, которая в эту минуту тихо ненавидела Александра, подсовывая ему его вещи. 
     Но мудрая тетя Вера нашла, чем утешить мать, и как вывести Александра на чистую воду. 
     
     — Анька, надеешься, что нас он ненавидит меньше? — усмехаясь, она с минуту наблюдала, как Александр ножом пластает диван, который прихватил на кухне, после того, как разбил сервиз, который подарили отцу и матери на свадьбу.  — Да скрывать приходится, чтобы с голоду не подохнуть! А кормить не станем, так и нас вытащит! Уже выбросил! Видим его — воплоти!
     — Верка, перестань! Саша, прекрати! — мать металась между ними, то мешая тете Вере кинуть Александру его же магнитофон и ноутбук, то вырывая их из рук Александра.  — Ты же видишь, у него истерика, он себя не контролирует!
     — Нет, Анька, свой магнитофон на диван швырнул! А твой стул в щепу разлетелся.  И ноутбук пока целый… — усмехаясь, тетя Вера травила Александра, вновь и вновь открывая для себя что-то новое.  — Еще как он себя контролирует! Ну, ну, давай, Сашуля, просто ударь, чтобы экран треснул и клавиатура разлетелась! Я уж и открыла!
     Кирилл на мгновение замер, наблюдая за Александром, который немного медлил, когда в его руках снова оказался его ноутбук, сначала отбросив его, а потом внезапно начал ломать, словно бы доказывая тете Вере, что приступ у него настоящий. 
     — Ой, молодец! Ой, молодец! — похвалила тетя Вера, по второму разу подсовывая магнитофон.  — Кирилл! Неси, что там у него в комнате осталось!
     — Диски! — рассмеялся Кирилл, пулей влетев в комнату Александра и сгребая диски в охапку, спустился, бросая их перед тетей Верой. 
     — Анька, помогай! — тетя Вера подбросила одну коробку, вынула диск и сунула Александру в руки.  И вдруг отлетела к стене, закрывая лицо руками. 
     Кирилл вскочил, схватив железную витую подставку для цветов, встав между тетей Верой и Александром. 
     — Что, диски свои пожалел, а маму с тетей Верой не жалко?! — в ярости выкрикнул он.  — Слышь ты, чмо безродное, я тебе убью, если ты хоть пальцем кого-то тронешь! На, сученыш, на! Ломай! — он ударил по дискам подставкой, сокрушая их ногами.  — Тетя Вера, неси еще! Пусть меня ударит, он знает, что я его убью!
     С перекошенным лицом, Александр кинулся в прихожую, к зеркальной стойке, перерывая вещи. 
     — Что, ключи от машины ищешь? — усмехнулся Кирилл, остановившись в проходе.  — А не твоя! Пешком иди!
     И увидел, как Александр размахнулся и ударил в зеркало.  Стекло раскололось, оставшись висеть осколками на панели.  Клеевая основа держала их крепко.  И тут же выскочил на улицу, хлопнув дверью. 
     — Господи, что это было-то?! — ужаснулась мать, всплеснув руками, оценивая ущерб. 
     — А это, Анька, больная голова, которая никому покоя не дает…
     — Мам, ты заметила, он свое не трогает, — удивился Кирилл.  — То, что своим считает…
     — Да разве ж это все не его?! — снова всплеснула мать руками, опускаясь на краешек разрезанного дивана. 
     — Нет, видимо, — тетя Вера достала из холодильника лед и приложила к глазу.