Возмущенный до глубины души, Кирилл едва ли смотрел на дорогу, полностью погрузившись в себя.  Мысли — пустые и ненужные, запоздалые укоры и разочарование.  А могло быть иначе, если бы… «Если бы» не оставило ему шанса.  И даже не тот, белобрысый… Откуда он свалился с большой любовью, колдун хренов?! Куда теперь эти руки, волосы, голос, запах, которые он себе напридумал?! И не накостыляешь! Он бы не удивился, если бы старая ведьма сама это устроила, чтобы пристроить Светку.  Да кто она такая, чтобы решать за него?! Он почти ненавидел и Светку, и Авдотью Захаровну, которая предсказала ему не то, что он хотел. 
     
     
     Тревожное предчувствие пришло неожиданно, словно крик о помощи.  Кирилл остановился, прислушиваясь.  И вздрогнул, увидев впереди, шагах в пятидесяти человеческое тело, в котором сразу узнал Дмитрия.  Рядом с ним растекалась лужа крови. 
     «Исполнителя убрали… — Кирилл похолодел.  — Но почему здесь?!»
     — Таких совпадений не бывает… — заступил дорогу Страж. 
     Кирилл подошел чуть ближе и застыл, пытаясь определить, жив ли он. 
     — Вызывая скорую и милицию, — посоветовал кот.  — Он еще жив. 
     — Я могу помочь? — испуганно спросил Кирилл. 
     — Не обязан, это ловушка, — предупредил кот.  — Если не хочешь парится остаток дней на нарах, хлебая баланду. 
     — Мам, я могу остановить кровь… — взвыл Кирилл. 
     — Если нож на месте, не доставай и не прикасайся, — приказала мать.  — Мы уже едем.  Ой, Кир, лучше оставь все как есть, это человеческих рук дело.  Раны могут быть не совместимые с жизнью, потом доказывай, что тебя там не было…
     Но Кирилл уже рвал траву, вспоминая все, чему учила его профессор Авдотья Захаровна.  Бадан, вероника, герань, девясил, ежевика, тысячелистник, кровохлебка… растирая и пережевывая, чтобы выделился сок.  Рана была глубокой, чуть ниже сердца, и еще одна со спины недалеко от позвоночника.  Туго набив раны травой, он перевязал их разорванной на ленты футболкой, пытаясь заставить раненого дышать.  Дыхание то и дело прерывалось, он хрипел, рот наполнился кровью.  Было глупо думать в такую минуту о чем либо еще, но он думал — и о том, что его сделают козлом отпущения, когда этот хмырь отбросит копыта, и о Авдотье Захаровне, которая вбила в голову столько знаний, которые пришли так естественно, будто разбирался в травах всю свою жизнь, и о том, что если зелень зелененьких попала со слюной, жить будет, но зря он одарил его долголетием, мудак не стоил и футболки его, и о том, что добрая четверть человечества сама собирает на себя всякие беды, когда лезет с добротой куда не просят, и о том, что не было печали… .