И друзей.  Их у него было немного, не получалось быть душой компании, как в свое время Александр, но были.  С ними он попрощался еще три дня назад, когда ему разрешили не ходить в школу, чтобы готовиться к переезду. 
     И вот ничего этого нет — двор стал чужим…
     А потом под окном раздался сигнал, в квартиру поднялись люди и стали выносить вещи, загружая их в кузов грузовика. 
     
     
     Ехали долго.  Выехали утром, часов десять, а теперь времени было уже часа четыре.  Изредка мелькали деревушки, ютившиеся вдоль дороги.  В крытом наполовину кузове было неудобно, но в кабине сидели водитель и грузчики.  Александр остался, чтобы добраться на своей машине, которую купил, продав отцовский джип.  Мать сесть в машину отказалась наотрез, за руль почему-то сел не Сашка, а новый владелец их собственности Родион Агапович, сославшись, что его машина на ремонте в автосервисе.  Мать лишь взглянула хмуро, понимая, что и машину им, скорее всего, уже больше не увидеть.  Они и не настаивали, скорее, вздохнули с облегчением — это было не их идея, а Александра.  Пока грузили вещи, Кирилл заметил, что Ирина, которая стояла во дворе, объясняя водителю, как добраться до места, явно не спешила в Черемушки, где жили ее родители.  Видеть ее было тошно, но и Кирилл, и мать промолчали.  Она пришла со своим дядей, который торопил с переездом, наняв машину и грузчиков — неразговорчивых и сумрачных, словно они пришли похоронить их. 
     Смягчился только один из них, когда мать стала рассказывать про себя и вдруг узнала одного, которому вырезала аппендицит.  На лица память у нее была феноменальная, и внезапно замолчала, когда тот грузчик посочувствовал ей, сказав что-то такое, отчего она побледнела и застыла, обратившись в камень.  От Кирилла испуг матери не ускользнул, но расспрашивать ее при людях он не стал, лишь насторожился. 
     А зря…
     Уже давно миновали все пригородные районы, а машина все ехала и ехала…
     Мать закуталась в одеяло, усевшись на полу кузова на подушки, прижимая Кирилла к себе, обмотав его другим одеялом.  Согревшись в ее объятиях, часть дороги он спал.  Деревень вокруг уже давно не было, но асфальт не кончался, только дорога теперь стала уже, — а вокруг были леса и леса, будто их везли по тайге. 
     Наконец, мелькнул указатель «с. Черемушки».  Кирилл привстал, высунувшись из-под брезента, и сразу увидел дома, раскинувшиеся по обе стороны широкой реки, метров триста или около того, которые между собой соединял железобетонный мост. 
     Было еще светло.  В лучах уходящего солнца Черемушки выглядели не маленькими, но какие-то старые.  Дома рассеяны на значительном расстоянии друг от друга, новых каменных было немного, пара улиц в центре, еще несколько улиц коттеджи — и много покосившихся и пустых на окраине, заколоченные крест-накрест досками, как будто Черемушки пережили войну.  Проезжая мимо центра, когда машина ненадолго затормозила, и один из грузчиков забежал в магазин, вернувшись с бутылками пива в руках, несколько удивившись, огороженные железным забором с воротами, над которыми красовались вывески, Кирилл рассмотрел компактно расположенную двухэтажную школу, несколько в ряд поставленных больничных корпусов, административные здания, расположенные по кругу площади — и почти все новые, построенные из кирпича и панельных блоков.  Был даже двухэтажный дворец культуры. 
     — Раньше здесь в соседнюю область ездили, — горько усмехнулась мать, когда Кирилл спросил, где они находятся, — пока трассу через горы не проложили.  Нам теперь, Кир, лучше тоже, в соседнюю область… Ближе будет.  И намного! Тут недалеко горы, куда мы с папой ездили отдыхать. 
     Кирилл испытал шок…
     Все его надежды рухнули, Кирилл понял, что больше никогда не войдет в свой класс, не получит разряд по шахматам, не выиграет олимпиаду по математике, не увидит Савичеву Маринку… Сердце сжалось и взорвалось болью.  Он побледнел, не выдавив ни слова.  Кирилл подавлено посмотрел на мать.  Глаза ее были отрешенными и ничего не выражали.  Она презрительно скривилась, думая о чем-то своем. 
     — Мам, как же так?! — выдохнул Кирилл потерянно. 
     — Поздно, Кирилл, — мать тяжело вздохнула.  — Лучше уж тут, чем в могилу…
     Машина тронулась, отъезжая от магазина, продолжая двигаться даже тогда, когда село почти закончилось.  Теперь и мать смотрела на дорогу со страхом, тоскливым взглядом оставляя село.  И вдруг, поднявшись на гору, грузовик повернул с дороги, проехав три дома, стоящие одиноко и остановился.  И Кирилл, и мать вздрогнули и замерли, переглянувшись…
     — Все, мать, приехали, — один из грузчиков опустил задний борт, запрыгивая в кузов.  — Замерзли? Идите в кабину.  Вам бы печку затопить… Ладно, я сам, а вы грейтесь, грейтесь, а пока разгружаем, и в избе маленько нагреется.  Далековато забрались, чего вам в городе не жилось?
     Мать надсадно закашлялась. 
     — Астма у меня, бронхиальная…
     — Ну и? Могли в пригороде дом купить, я бы не стал торопиться! — тот самый, с вырезанным аппендицитом, искренне сочувствовал. 
     — А нас никто не спрашивал, — криво усмехнулся Кирилл. 
     Он еще не видел дом — машина остановилась к нему передком, не сумев развернуться, — брезентовая наполовину кузова крыша закрыла обзор, и не испытывал желания взглянуть — и ему было все равно.  Он не мог ничего изменить, только принять случившееся, как данность, и, открыв в себе второе дыхание, однажды восстановить все, что Александр отнял у них. 
     И лучше бы, если бы его не было рядом…
     
     Дом стоял на самом отшибе на возвышенности.  С холма Черемушки просматривались по обе стороны реки, как на ладони.  Дома были разбросаны по всему периметру в беспорядке, не образуя привычной и принятой стройности улиц.  Отсюда были видны дома за рекой, чуть на возвышенности, куда не добирались паводковые воды, и несколько производственных зданий.  В доперестроечном прошлом Черемушки гордо именовались райцентром.  Но после того, как окрестные поселения вымерли и дорога потеряла статус областной, изменился и статус села.  Если не считать бывшего села Захарово, которое располагалось в подножии гор, в радиусе семидесяти километров жилых селений почти не осталось.  Поля заросли молодым подъельником и березняком, дома разобрали на дрова или сожгли бомжи, которые часто их обживали.  Вынув из бардачка автомобильную карту дорог, Кирилл тупо рассматривал ее и асфальтовую дорогу, которая вела до Захарова, а после сворачивала к межобластной.  От Захарова тоже осталось только название, на его территории теперь расположилась спортивно-оздоровительная база.  Горы находились на границе двух областей, разделенных горным хребтом.  Когда их возил в Захарово отец, он почти не помнил, это было еще до школы, но однажды их всем классом возили на экскурсию в пещеры, и они ночевали на базе, спортивно-оздоровительная, которая уже числилась в другой области.  Там же он и понял, что Маринка Савичева, которая расшибла ему лыжей нос, наехав и ткнувшись своими горячими губами в его лицо, нравится больше, чем другие девочки из класса…
      Ничто не радовало взгляд: вокруг еще лежали сугробы, но не как в городе, снег был подтаявшим и чистым, на реке еще оставался лед.  Возле дома в широком палисаднике, затянутом кустами, разрослись деревья, которые, видимо, никто никогда не подрезал.  Они доставали выше крыши, и что они собой представляют, пока было не понятно, деревья стояли голые.  Отсюда были видны даже вершины гор, не таких высоких, как на той безе, но все же горы.  Кирилл вдруг вспомнил, что где-то там тренируются спортсмены-лыжники.  «Неужели там?» — подумал он с удивлением.  Он понимал, что это далеко, до базы по карте оставалось не меньше десяти километров, но не мог избавиться от ощущения, что они где-то рядом.  И это, пожалуй, единственное, что не поддавалось уничижению в его глазах
     Ему, привыкшему к городскому шуму и высоткам, непривычная тишина и простор казался почти убийственным — он чувствовал себя раздавленным и раздетым, им овладело отчаяние и оцепенение.