Вину он так и не признавал, отрицая свое участие в краже денег у предприятия, считая, что все это было подстроено, но доказать ничего не смог, потому как даже не вспомнил, где находился в это время.  Так что, когда встал вопрос о продаже фирмы, продавать было нечего, разве что название. 
     Новость была настолько неожиданной, что до самой последней минуты, пока приставы не пришли описывать имущество, ни мать, ни Кирилл не могли поверить, что он вдруг заболел игровыми автоматами.  Компьютер в их доме был с тех пор, как Кирилл себя помнил.  И никогда Александр не увлекался играми, в отличие от Кирилла, который мог просиживать за новой игрой часами. 
     После похорон отца, для матери это был еще один удар.  Ей, проработавшей половину жизни заведующей хирургическим отделением областной больницы, выйти с синяками на улицу, где ее знал каждый четвертый, казалось немыслимо.  Она перестала выходить из дому, интересоваться знакомыми, от которых теперь пряталась, отключая телефон.  И все больше и больше времени проводила в постели.  Астма перешла в тяжелую острую форму, болезнь осложнялась сердечными приступами.  Кирилл и тетя Вера дежурили у постели по очереди, боясь оставить ее одну, дорогие лекарства не помогали, с каждым днем она угасала, а Кирилл ничего не мог поделать и в ужасе ждал момента, когда останется один.  Он уже не сомневался, что Александр выставит его, как только станет полноправным хозяином квартиры.  Как в бреду, Александр метался по квартире, выворачивая и вытряхивая содержимое ящиков, шкатулок, белья, обыскивая все места, где мать могла прятать пенсию, и когда находил копеечные суммы, внезапно успокаивался и исчезал.  Пенсию теперь получала тетя Вера, которая закупала продукты и лекарства, не рискуя оставить деньги в доме, подкидывая ровно столько, чтобы избавить себя от скандала.  Тетя Вера собирала все чеки, чтобы доказать, что денег уже нет. 
     Теперь, когда к брату приходили новые знакомые — из старых его друзей уже давно никого не осталось, Кирилл запирался в своей комнате и не покидал ее, пока гости не расходились.  Разговоры брата с новыми знакомыми были не те, что прежде, когда обсуждали книги, фильмы, о чем-то мечтали.  Объяснялись все больше нецензурной бранью за бутылкой водки или литрами пива, а содержание сводилось к авторитетам, которые кому-то пожали руку или что-то сказали.  Сразу после того, как поняли, что и продукты надо прятать — гости съедали закупленные на месяц продукты в два приема, — мать внезапно изменила тактику.  Теперь она не стеснялась рассказывать, что кашель ее вызван открытой формой туберкулеза, напоминала об опасности заражения и о летальных исходах, вызванных этим заболеванием.  Слава богу, ночевать гости не оставались, но засиживались допоздна. 
     В последнее время присутствие Александра, в одночасье ставшего чужим, Кирилл переносил с трудом, испытывая лишь ненависть и презрение.  Он внезапно понял, что все его мечты и надежды тают, как дым.  А брату становилось только хуже.  Говорил какую-то чушь о значительных людях, имена которых, якобы, не стоило произносить вслух, и которые вот-вот должны были дать ему работу, при условии, что им удастся сохранить видимость уровня жизни.  Кричал на мать, оскорблял отца, обвиняя, что тот держал фирму исключительно на связях с людьми, которых называл друзьями, и которые после его смерти не захотели его поддержать, переманив заказчиков — и снова набрасывался на мать.  А если она пыталась напомнить, что заказ у него был, и деньги ушли, и что в этом полностью его вина — он снова становился зверем, не замечая, что мать умирает. 
     И вот три дня назад, Александр сообщил, что их квартира продана за долги, а взамен им предоставили частный дом в пригороде.  Мать ужаснулась, но после разговора с новыми знакомыми сына махнула рукой.  Только подозвала Кирилла, прижала к себе, долго смотрела в пространство перед собой, поглаживая по голове, потом горячо прошептала в ухо:
     — Ты не расстраивайся, может все обойдется, лишь бы гадов этих не было рядом… Авось, Сашка одумается.  У меня книжка спрятана, там деньги есть, на черный день копила… Ты только, Кир, не бросай меня… Я умру, но мне так страшно! — призналась она, крепко сжимая его ладонь.  — Потерпи, сыночка, недолго потерпи. 
     — мам, ну что ты такое говоришь?! — Кирилл сам чуть не расплакался, чувствуя свою беспомощность.  — Лучше бы ты их Сашке отдала… — расстроился он. 
     — Нет, Кирюш, они на квартиру нацелились.  Не отстанут, пока не получат ее.  А про деньги они не знают! Книжка у тети Веры спрятана! Деньги еще от отца остались, я на образование твое откладывала и в отпуск мы собирались с папой съездить.  Завещание я на тебя написала, опекуном тетю Веру назначила.  Если умру, сразу иди к ней… — мать закашлялась. 
     — Мам, ты что, умирать собралась?! — Кирилл почувствовал, как подкатывает к горлу ком, и дрожит рука, когда подавал пульверизатор с лекарством.  — Ты даже не думай! Сашка нам с тетей Верой горло перережет, если узнает.  Мам… — слезы покатились из глаз, обжигая щеки.  Кирилл заревел, как маленький, уткнувшись в мамины колени. 
     — Мне хуже, Кирюш, Сашка у нас наркоман что ли… Не знаю… — она отдышалась.  — Ты береги себя, ты один у меня остался.  Мы его полечим, авось, поможет, может, наладится еще, бог с нею, с квартирой…
     
     Кирилл лежал, вспоминая последние события, и думал о том, что впереди его ждет неизвестность.  Предстоял переезд.  Его история была не единственной.  Год назад, вся школа обсуждала случай с одноклассницей.  Ее с сестрой и матерью выгнал отец.  Жили они на улице, ночуя, где придется.  А однажды она оставалась ночевать в школе, и об этом узнали.  Завуч сделала ей выговор на общей школьной линейке.  Лелька после этого ходить в школу перестала, где она сейчас, никто не знал.  Случаев таких было много, люди вдруг становились бездомными, и не могли объяснить, как это произошло.  Кирилл понимал, что помочь им с матерью некому, точно так же, как не помогли остальным.  Если уж на то пошло, то ему повезло, у него была тетя Вера, которая души в нем не чаяла. 
     Кирилл сжал зубы так, что боль отдалась в десну.  Он обязательно выберется, — он знал это.  Но что же произошло с Александром? И как ему поможешь, если он не слышит, не видит — и ненавидит, обвиняя во всем, что с ним происходит?!
     И снова Кирилл вспомнил сон…
     Может, действительно загипнотизировали, закодировали? Отчего он вдруг стал таким, и разве такое возможно? Он отчетливо вспомнил слова старика: «шило наложили».  Почему же он не расспросил?! Он слушал себя, но ничего не находил, кроме тяжелых мыслей и грустных размышлений о себе и о матери.  Господь, тот самый Род, с которым он не успел поговорить, был таким далеким, как сон.  Он лежал, вспоминая парнишку с ясными чистыми глазами, старого человека, который исподволь, на пару с грамотным балагуром смущал народ речами, и богатыря, который почти нес его на себе, чтобы он не упал.  Какое шило? Как, если брат до этого ни разу не встречался с Ириной?!
     Или встречался?! Смутные сомнения и подозрения, что брата используют, переросли в уверенность.  От прежнего брата не осталось ничего. 
     В дверь постучали. 
     — Вставай, надо поесть, сейчас машина придет с грузчиками, квартира уже не наша, новые хозяева торопят с переездом.  Я поесть приготовил…
     Александр, на удивление, был трезв. 
     — Отстань! — бросил мрачно Кирилл, внезапно почувствовав, как горячая волна прошла по телу, лишив его последних сил. 
     Брат услышал.