Независимых женщин в спутницы ищут слабые.  Сильных чаще всего привлекают податливость и беззащитность.  Такова природа драконов.  Такова природа мужчин.  Зря мы выбросили рыцарство на помойку, как немодное платье.  Дорвались до свободы, до равноправия и вычеркнули из воспитания.  Ведь зачем защищать оберегать, боготворить того, кто в этом не нуждается? Дуры-бабы. 
     
     Марк дожидался нас, откинув голову на спинку кресла.  Он шевелил губами, повторяя за Вульфом слова «Kelch der Liebe».  Не люблю «Lacrimosa», злая у них музыка, но Марк питался немецкой истерией, словно предсмертными судорогами жертв. 
     — Ну что? — спросил он, освобождая для Джона водительское кресло. 
     — Пока по плану.  Федералы приглядывают, но не суются. 
     — Отлично. 
     Запароленные реплики меня не волновали.  Горячая булочка таяла во рту, обжигала плавленым сыром с привкусом чеснока.  Что ни говори, а фаст-фуд вечен. 
     — Лина, — Марк тронул меня за колено, отрывая от блаженства.  — Ты хотела куда-то заехать. 
     Чтобы вспомнить, какого беса мне было нужно, пришлось напрячься. 
     — А-а-а, в парикмахерскую завезите. 
     — Хорошее время ты выбрала, — съерничал Джон, трогая машину. 
     — Рули, Шумахер, — беззлобно огрызнулась я. 
     Разве ж объяснишь мужчине, что внутренние метаморфозы требуют внешних перемен?
     Когда внутренний холод пробивается во взгляде так, что любой собеседник согласится на требования лишь бы избавиться от невидимых цепей твоей уверенности, выпавшая из прически прядь подобна трещине на гранитной статуе.  А когда на глазные яблоки изнутри давит влага, до скрежета зубов сжимаются легкие от сдавливаемого крика, руки сами тянутся к заколке, стягивающей волосы.  Потому что внутри каждой женщины спрятано зеркало с амальгамой из чувств. 
     На похороны родительской дочки ради рождения нового дракона ушла пара часов и энное количество тысячных купюр.  Зато, втянув дымный сибирский воздух на пороге салона красоты, я обрела крылья.  Легкую черную челку потрепал ветер, туго уложенный хвост идеально прямых волос больше не щекотал оголенную топом поясницу, теперь гладкие кончики доставали лишь до лопаток. 
     — Ну что, мальчики, поехали по делам, — сказала я, закрывая подчеркнутые густой обводкой глаза темными очками.  Плевать на запрет, теперь я сама буду решать, что правильно, а что нет. 
     Они это поняли. 
     
     Вопреки ожиданиям, машина летела не к тридцать восьмой школе, под забором которой нашли Принцессу, а свернула на улицу Лермонтова и понеслась по проспекту Маркса мимо ТЮЗа и Никольского Собора к одному из ювелирных салонов. 
     — Совсем сдурели? — прикрикнула я.  — В Омске-то зачем?
     — Успокойся, — Марк достал из-под сидений сумку и скрупулезно проверил все замки.  — Здесь нам переплавляют слитки. 
     Я выдохнула.  Хватит на сегодня крови. 
     — Идем, — сказал Марк.  — Познакомишься с курьером. 
     
     Я-то думала, что продажа украшений прерогатива смазливых девиц, ан нет.  За прилавком крутился парень, вычищенный и прилизанный до такой степени, что у меня зубы свело от гипертрофированной аккуратности.  Он недоверчиво покосился в мою сторону, но тут же наклеил улыбку и елейным голосом пропел:
     — Что подыскиваете?
     — Нам посылка от Миронова, — ответил Марк, передавая через прилавок сумку. 
     — Сию минуту. 
     Ювелирный мальчик скрылся в подсобных помещениях. 
     — Кто такой Миронов? — шепнула я. 
     — Их директор. 
     У Марка зазвонил телефон.  Он нахмурился, глядя на экран, но принять вызов не успел. 
     Вошедших было трое — два рослых парня и девчонка.  Черные плащи, солнцезащитные очки, пистолеты. 
     — Оставайтесь на местах, — просипел один из них и, распахнув плащ, продемонстрировал провода взрывчатки на поясе. 
     Марк схватил меня за руку, прижимаясь к прилавку.  Немногочисленные посетители приросли к полу.  Двое мужчин развернулись к грабителям и застыли.  Дородная дама поспешно перевернула кольцо массивным камнем к ладони, ее дочка лет десяти тихонько заныла, не отрывая взгляда от наставленного на мать дула. 
     Либо слава драконов расплодила подражателей, либо нас решили подставить. 
     Продавщица засуетилась, сгребая в брошенную через прилавок сумку драгоценности, охранник нахмурился и покрылся багровыми пятнами, когда девица, приставив к его виску ствол, вытянула из кобуры штатный пистолет.  «Опоясанный» высился посреди небольшого помещения подобно памятнику Ленину, с той лишь разницей, что рука не указывала дорогу к светлому будущему, а угрожала «Береттой».  Второй шагнул к даме. 
     — Кольцо снимай, — пробасил он. 
     Продавщица тихонько заскулила.  Бледная, как молоко, дама принялась стягивать с пухлого пальца золото, ее дочь заревела в голос.  Грабитель не выдержал. 
     — Заткнись, — рявкнул он, со всего размаха саданув девчонку рукояткой по голове. 
     Из-за прилавка послышался звон рассыпанных безделушек, сиреной завыла толстуха, оседая, неподвижные до этого момента мужчины бросились на грабителей, и, глядя, как растекается по кремовому кафелю багровая лужа, я не сразу заметила, что Марк, закрывая лицо покрасневшими ладонями, заваливается на бок. 
     Все вокруг расплылось.  Смазались в одно бледное пятно стены, испарился охранник, и звуки выстрелов, перекрыв возню за спиной, слились в какофонию.  Едкий, словно серная кислота, страх смешал все в шипящую массу.  Нас засекут и расстреляют прямо здесь.