Взять, к примеру, твоего нового отца… И твою мать.  У взрослых взрослые игрушки.  Иногда надо показать зубы! Прямо здесь, прямо сейчас, чтобы эта игра закончилась.  Так показать, чтобы тебя боялись больше, чем Голлема.  И не только тем, кто пришел с ядом, но и себе.  Чтобы боялся тебя, не забывал, что сильнее, не думал, что победил.  Если ты хочешь изменить судьбу и помочь тем, кто тебе дорог. 
     — А как его победить? — остановилась Любка.  — Голлема…
     — Его нельзя победить, пока не узнаешь всю правду о нем, — грустно улыбнувшись, пожал плечами мужчина.  — Проходит время, и он снова набирает силу.  И даже правда не убьет его, пока не прочтешь колдовскую книгу. 
     — А где ее взять? — расстроилась Любка.  — Я тогда забыла спросить. 
     — Ты найдешь ее, храбрая девочка, — женщина провела пальцем по глазам, стирая слезы с Любкиных глаз и щелкнув по носу.  Глаза ее просияли лукаво.  — Он уже боится тебя, нападая всеми, кто может понять, о чем он шепчет.  Чтобы потом напасть на тебя из тебя самой.  Теперь только так он может исполнить то, для чего его создали. 
     — И маме шепчет? — догадалась Любка. 
     — Люди не умеют бояться того, чего не видят, — объяснил мужчина с сожалением в голосе.  — Им кажется, что они ведут себя, как всегда.  А потом придумывают оправдания или стараются побыстрее забыть, что делали, слушая Голлема. 
     — А куда ведет эта дорога? — Любка с любопытством посмотрела вдаль. 
     Теперь они стояли на холме, а дорога вела вниз, и было видно далеко-далеко.  Снег серебрился под лунным светом, и воздух слегка светился.  Отпустить руки, которые держали ее ладони, Любка не могла, не хватало ни сил, ни духа.  Ей вдруг стало страшно возвращаться назад, хотелось идти с волшебниками и не останавливаться, но она понимала, что должна.  Если сбежит, сможет ли потом объяснить себе трусость? И как будет жить дальше, обратившись в бегство?
     — В то место, откуда она началась, — улыбнулся мужчина, пожав ее руку чуть крепче.  — Там мертвое родит живое, а живое становится мертвым, боль поднимается радостью, а радость болью… Там, Любка, земля, в которой текут молоко и мед. 
     — В сказку что ли?! — Любка округлила глаза, не поверив. 
     — Ну почему же?! — хитро прищуриваясь, рассмеялся мужчина.  — В страну волшебников!
     Соблазн был так велик, что Любке пришлось закрыть глаза и сказать себе: не-е-ет! Ну конечно, в страну волшебников! Она вдруг спохватилась: от боли, которая только что рвала ей душу, не осталось и следа.  Теперь и Нинка, и Инга, и училка-практикантка вызывали лишь чувство легкой досады.  Любка хмыкнула, неопределенно пожимая плечами. 
     И как она, необразованная среди волшебников?!
     — Вот видишь, как просто разобраться в своей жизни! — засмеялась женщина.  — Если всех отпустить к Голлему. 
     — Нет, всех не могу! — вздохнула Любка.  — Маму и Николку я ему не отдам!
     — Ты не можешь принять за них решение, это их выбор, их жизнь, их судьба, — строго пожурила ее волшебница.  — Если они выберут тебя, они справятся, а если нет…
     — Не торопи события.  Твоя книжка еще долго-долго не закончится.  А иначе, разве захочет кто-то ее прочитать?
     — Но ведь это из-за меня! — расстроилась снова Любка. 
     — Как же это может быть из-за тебя, если ты всего лишь маленькая девочка, которая все время старается всем помочь?! — мягко поругал ее мужчина.  — Искренне сожалею, что не могу покусать их, потому что не хочу причинить тебе боль. 
     — Ну как же можно заступаться за Нинку, которая изрезала твой портфель? — осуждающе покачала головой женщина, но в голосе ее была одобрительность. 
     — Но я же видела, это не она пятерки в журнале наставила, а ребята!
     — А она бы промолчала! — улыбнулась женщина. 
     — Ну! Если бы я, то я бы наставила двойки! — помечтала Любка, ехидно хихикнув. 
     — Они и поставили! Тебе! И учительница их-то как раз и не стала исправлять! Так что, тебе придется очень постараться, чтобы не остаться на второй год! — усмехнулась женщина. 
     Любка замолчала, облившись ужасом.  Двойки?! До конца четверти месяц! Она перебрала в памяти, сколько в журнале было пустых клеток.  И немного успокоилась.  Двойки ей и так каждый день ставили… А рядом, в той же клеточке четверки и пятерки. 
     — И почему же мы не делаем домашние задания?! — строго спросил мужчина. 
     — Это скучно, — посетовала Любка.  — Лучше книжку почитать. 
     — Но ведь у тебя на домашние задания уходит десять минут! — всплеснул он руками.  — Про уроки физкультуры я не спорю, я бы и сам не стал на них ходить, но пока ты не учишься владеть своим телом, выигрывают твои враги!
     Любка покраснела, ответить ей было нечего.  Могла бы учиться не хуже Катьки, которая получала лишь одни пятерки, зарабатывая золотую медаль.  Как у нее получалось не рассердить ни одну учительницу, Любка не могла себе представить.  И не сказать, чтобы зазнайка.  Катька была, как другая планета, тихонькая, серенькая, улыбалась всем загадочно, а загляни в тетрадь, ни одной красной галочки и помарочки, и сама вся из себя аккуратненькая, каждый день с белыми бантиками, прилизанная и поглаженная.  Правда, никто ее никогда не доставал, не дергал и не отвлекал.  Не дай Бог! Катькина мама, как танк, могла ворваться в учительскую и поставить строем и директора с завучем, не только ребят. 
     И зачем Катьке золотая медаль?!
     И на физкультуру она не ходила.  Физрук вышвырнул ее, выбросил в коридор, как котенка.  Еще в сентябре.  Любка пришла в класс, как обычно.  Купить трико они с матерью не успели.  Они всегда были страшным дефицитом, как те же карандаши, или сапоги, или мебель и бытовая техника.  Старое ее трико, шитое-перешитое, когда она полезла на канат, внезапно разъехалось по новым дырам, как гнилая половая тряпка.  Одноклассники рассмеялись, как всегда, когда ей или страшно не везло, или она вот так срамилась.