Никаких трудных задач и вопросов им не задавали.  И учили всему постепенно, а не так, чтобы пришел и все-все надо знать.  «Наверное, я справлюсь!» — размышляла она, оценивая свои впечатления.  Теперь, наверное, той школы, в которую увозили непонравившихся и ненужных детей, можно было не бояться.  Она пока только не знала, как обо всем расскажет матери. 
     
     — Вы извините, что мы сразу не разобрались… — оправдываясь, виновато произнесла учительница.  — Пришел человек, в форме, с портфелем, с книгами… В первый день, пока их не знаешь, трудно сориентироваться. 
     Любка и мать сидели в учительской, в здании, в котором учился Сережа. 
     Любка училась уже две недели.  И даже успела получить две четверки и пятерку.  Одну по рисованию, одну за правильно сосчитанные палочки, и одну за красиво приклеенные в альбоме листья клена и малины.  Про малину только она догадалась.  Заработать оценку по письму пока не получалось, палочки выходили кривые, а иной раз рука так сильно начинала дрожать, что ручка оставляла глубокий ломаный след даже на парте.  Пожалуй, попала бы в отстающие, если бы учительница ставила плохие оценки.  А когда учительница пыталась ей помочь, руки становились деревянными. 
     — Ты не волнуйся, Москва тоже не сразу строилась! — успокаивала ее учительница и хвалила за те, которые были написаны, как надо. 
     Ну, палочки получались кривыми не у нее одной — и Любка терпеливо выводила одно и то же снова и снова.  Она исписала в тетради уже пять листочков, почти половину тетрадки. 
     — Если уж нельзя, ладно, закрою дома, — вздохнула мать.  — Что, совсем у нее не получается?
     — Ну что вы! Девочка учится, старается! Никаких особых трудностей у нее нет.  Разве что, когда начинает нервничать…
     — Тина, чего ей дома одной сидеть… Пиши заявление, что согласна и разрешение даешь, — махнула рукой завуч.  — Чтобы у нас потом проблем не было. 
     Мать посадили за стол директора, дали ручку и бумагу.  А спустя час, забрав Николку из садика, Любка и мать шли по полю домой.  Мать долго молчала. 
     — Вот чего втемяшилось в голову, то и творишь! — похоже, она не знала, обругать ее или поставить поступок в заслугу.  — Как же ты умудрилась-то?! Кто надоумил?!
     Любка не ответила.  Она надеялась, что мать ее похвалит, будет гордиться, но этого не произошло.  Зато теперь она первоклассница на законном основании, и можно не прятаться от Нинки и Ленки, и с благодарностью вспоминала волшебников, которые, знай они, непременно бы за нее порадовались.  Она еще несколько раз ходила к тому месту, где нашла дорогу, изучила каждый кустик, но дорога так и не появилась.  И что бы ни говорили взрослые, выдумкой она волшебников не считала. 
     И вспоминала темный мрак, который постоянно напоминал о себе.  Теперь он обязательно обнаруживала его на человеке, который был врагом, даже если хотел казаться другом — и сразу начинались неприятности.  Мрак оказался хитрым и коварным, как будто знал, чего она боится.  Порой он нападал даже учительницей, которой Любка из последних сил старалась понравиться.  Любка уже начала понимать, что и в этой школе ей придется несладко. 
     Оказывается, интуитивно она и раньше его чувствовала…
     Но не будешь же с кулаками бросаться на взрослого дяденьку или тетеньку! Чего доброго, в тюрьму посадят! И про приступы уже все догадались, начиная сторониться, или специально дразнить, чтобы увидеть, как это происходит.  Сначала о болезни разболтали по всей школе Нинка и Ленка.  Как-то вдруг, в один день, вокруг стало пусто, а девочки перестали с нею разговаривать.  А если она на перемене к ним подходила, смотрели с ужасом, будто заразная. 
     Зато она останется дома, с матерью и Николкой! И нет забора, через который не перелезешь!
     
     Глава 5.  Огонь, вода и медные трубы…
     Любка с тоской смотрела на звезды.  Крупные, они равнодушно взирали на то, что творилось в подлунном мире.  Два волшебника ушли, а вместе с ними все, о чем она могла мечтать.  Но каждый раз, как проходил слушок, что видели волков, невольно прислушивалась, обращая внимание на все мелочи. 
     У нее не осталось на память даже портфеля, который кто-то изрезал бритвой!
     От воспоминаний защемило сердце, навернулась непрошеная слеза.  Она уже не верила в придуманную ею сказку.  И снова Любка подумала, что в жизни нет ничего, за что бы она могла держаться.  Ни в школе, ни дома… Пожалуй, она уже верила матери, которая говорила, что стало бы легче, если бы не было ее.  А если и не верила, как могла доказать, что это не так? Каких только обидных слов не придумывала мать, чтобы плюнуть в нее, а потом могла спокойно начать разговаривать, как будто ничего не случилось.  А она в это время лишь смотрела на нее, потому что в груди не оставалось жизни, только боль и отчаяние. 
     Любка размазала слезы.  Сидеть в сугробе было холодно.  И голодно.  И с тоской подумала о том, что мать с Николкой уже, наверное, истопили печку и испекли картошку, и ждут ее, укрывшись теплым одеялом.  Ей пока к ним было нельзя, свет в окне еще не погас.  А значит, отчим не уснул — и в любой момент может пойти их искать. 
     
     Теперь они жили в другом доме, недалеко от центра села.  Переехали сразу после смерти бабушки.  Любка как раз начала ходить во второй класс.  Дом стоял недалеко от центра, на другом конце села.  Без бани, без колодца, старенький и маленький, с покосившимися окнами и гнилыми бревнами — много хуже того, который они продали.  Колодцев тут никто не копал, пользовались колонками, а воду качали из подземного озера.  А бани у них и в старом доме не было, ходили к дяде Андрею, пока бабушка была жива.  Но в последнее время мыться приходилось дома.  Здесь до бани было близко, минут пятнадцать.  Она Любке понравилась, воды навалом, и мойся хоть целый день. 
     А будто бы произошло это оттого, что Любка слишком часто бегала к дяде Андрею и невестке…
     Даже пройти через их огород на поле, по которому она ходила в школу, в последнее время стало считаться, будто она пришла в гости.  Этого понять Любка никак не могла, по их огороду тоже нет-нет, да ходили, но ни матери, ни ей в голову бы не пришло поставить это соседям в вину.  Просто так было ближе.