И кто-то тянул его, а оно не сопротивлялось, извиваясь под этими руками. 
     Любка плыла в невесомости, где не было никого, кроме нее.  Да и ее как будто не было…
     Только теперь там были еще двое — мужчина и женщина… Наверное, она не смогла их от себя отпустить… Они ей улыбались!
     
     Глава 4.  Избить Голлема…
     Любка с трудом порвала завесу мрака, вскочила на ноги, изготовившись к нападению.  И вдруг застыла, изумленно поворачивая голову в разные стороны. 
     А некого спасать!
     Вот поле с овсом и горохом, и опушка, и село… Любка решительно не понимала, как такое могло быть! Неужели ей приснилось? В расстроенных чувствах, она прошла взад-вперед, испытывая досаду.  Потерла лоб — боль еще была, но не такая сильная, словно там застряла игла. 
     Получается, не было никаких друзей?! Ну, правильно, зачем им девочка, которая никому не нужна? Но как же, как же так?!
     И неожиданно в изумлении вскрикнула, а глаза полезли вверх сами собой.  Любка застыла в недоумении, уставившись на корзинку, полную белых грибов — как на подбор, один к одному, не больше ее ладошки.  В эту поры белые грибы уж точно не росли! Она их не собирала, в этом Любка не сомневалась. 
     Сердце радостно екнуло.  Значит, черный морок победили?!
     Поверх грибов, аккуратно завернув в лист лопуха, положили остатки недоеденного черного хлеба. 
     И вскрикнула второй раз, обнаружив рядом с корзинкой… портфель! Такой красивый! Коричневый, с желтыми прожилками, с рисунком на крышке — волчонок с точно таким же портфелем и букетом цветов.  С лямками, чтобы носить за спиной.  И золотым замочком.  И засунутой под крышку открыткой. 
     Такого красивого портфеля, наверное, ни у кого на свете не было!
     Подумать, что портфель оставили для нее, Любка не посмела.  Портфель был тяжелый и толстый.  Ей бы прочитать открытку, но читать она не умела.  Она повертела головой, выискивая взглядом того, кто мог бы его потерять.  На всякий случай, она решила его покараулить, чтобы не украли, походив возле него кругами, не решаясь заглянуть внутрь, не сводя с него глаз, переживая, что он исчезнет так же, как появился.  Любка решительно не понимала, кто мог оставить в поле такую драгоценную вещь.  Не радоваться она не могла, сообразив, что если хозяин не найдется, наверное, она могла бы взять его себе. 
     Наконец, не удержалась и заглянула внутрь.  И ахнула, забыв, как дышать. 
     В портфеле лежали четыре книжки с картинками и черными буковками, еще пахнувшие типографской краской, точно такие же, как у Ленки и Нинки, целая пачка тетрадей в клетку и в линейку, и счетные палочки, пластмассовые, красные и зеленые, в сиреневом стаканчике, треугольная линейка, закладки с волчатами, которые рисовали, писали, ели сказочный торт, толстенный альбом, набор цветных ручек — три синие, одна красная, одна зеленая и одна черная, резинки, тоже в виде волчат, дневник, который был только у взрослых ребят, и… набор цветных карандашей! Со всеми цветами!
     Любка уже вообще ничего не понимала! О таких карандашах даже и не мечтали! Их многие выписывали по почте по каталогу, но каждый раз приходили только шесть карандашей, а про остальные писали, что их уже давно нет, и в ближайшем будущем не предвидятся.  А тут кто-то бросает портфель, да еще с таким карандашами, которые уложены в коробке в три ряда, со всеми цветами, которые даже не придумать, в поле! И кто?!
     Уже наступил вечер, а за портфелем никто не шел! Здесь была только она и… Любка вскочила.  Ее внезапно осенила мысль, что портфель-то тоже оставили ей! Наверное, волшебники не знали…
     Знали, вспомнила Любка, она им сказала, что до школы ей еще целый год…
     Надо бы сказать «спасибо!». 
     Не раздумывая, она кинулась к тому месту, где начиналась дорога.  У нее было столько вопросов!
     Тут…
     Любка застыла в недоумении, озадаченно нахмурив лоб, позволив себе пустить слюну, даже не пытаясь ее удержать во рту.  Никакой дороги не было.  Лес стоял ровно стеной, с мелким подъельником, через который и не пробраться.  И высокая некошеная трава по краю…
     Она молча взвыла и развела руками, переживая, что больше никогда не увидится с волшебниками.  Оттого, что они ушли раньше, чем она проснулась, Любка испытала горечь, досадуя на саму себя, понимая, что каждый день будет жалеть, что не спросила, как их найти… Теперь они точно будут думать, что она неблагодарная и невоспитанная девочка.  Она так разволновалась при встрече, что совсем не подумала узнать, а какая она, колдовская книга, и кто такой Голлем, не показала, что еще умеет считать по пальцам до десяти, и что, например, плюет на два шага, и несколько раз переплывала пруд, а еще совсем не боялась пиявок, а только таких жуков, у которых длинные усы…
     Когда Любка пришла чуть-чуть в себя, на всякий случай, а вдруг она ошиблась и это не то место, прошла вдоль опушки далеко вперед, и далеко назад.  Изо всех сил она старалась казаться себе храброй, но когда начались потемки и отовсюду поползли тени, ей стало страшно.  Теперь на лес, который стал как-то нехорошо шуметь, будто ругался, Любка поглядывала с опаской.  Он был высокий, как три дома, если их поставить их друг на друга.  Теперь уже и листья стали не видны, а только темное пятно, как тот морок, что напал на них.  В лесу она одна еще никогда не оставалась. 
     Когда в лесу кто-то застучал и затрещал, нервы у Любки сдали.  Она подхватила корзинку и портфель и со всех ног бросилась через поле к огороду, где было еще светло.  Не то чтобы день, но синий сумрак, когда все-все видно. 
     У огорода она остановилась, заметив неподалеку от колодца нескольких человек.  Мать, мать Нинки, тетя Рая, дядя Андрей, Сережа, И дядя Егор.  Тетя Рая частенько заходила в гости и приносила с фермы молоко, ее Любка уважала.  У дяди Егора и тети Зины, которая работала заведующей в детском саду, не было детей.  Они, конечно, любили Нинку и Ленку, но иногда болтали о том о сем и с нею.  Они жили через три дома.  Любка обрадовалась, при дяде Егоре мать, наверное, бить ее не будет.  И Сережик, он уже учился в седьмом классе, ослушаться его, Любка не смела.  Он тоже за нее заступался.  Но дойдя до черемухи, которая закрывала ее от их взгляда, Любка сразу почувствовала надвигающуюся грозу.  Лица у всех были озабоченными. 
     Она села под черемуху, не решаясь обнаружить себя.  Мать держала в руках вицу. 
     — Вот где ее черти носят?! — услышала она голос матери.  — Любка! Любка! — закричала она. 
     — Тина, — строго произнес дядя Егор, — не пугай ты ребенка еще больше… Нормальная девка у тебя, даром что больная.  Церебральный паралич у нее, не лечится, но живут с ним. 
     — У хороших людей не болеют, — мать махнула рукой.  — Умерла бы, дак ведь не умирает! Башки-то совсем нет.  Ох, придет она домой! — в сердцах бросила она. 
     Любка мелко затряслась, уж какое-какое, а такое обещание она обязательно выполнит!
     — Кончай ты! Откуда здоровье, если колотишь ее каждый день? Если у тебя жизнь не задалась, девке-то на что ее портишь? — поддержал дядю Егора дядя Андрей. 
     — Мы с Раей пойдем в эту сторону, а вы в эту… — предложил дядя Андрей.  — Надо еще на пруду проверить.  Если приступы, поди, утонула?
     — Прячется где-то, чувствую я, — процедила Нинкина мать.  — Надо бы, надо бы ремнем-то поучить! Нас всех учили, от этого здоровее ставали.  Моя Нина никогда себе такое не позволит, я ее в строгости держу.  Она и приберет, и помоет, и приду домой, а она: мама, мама, давай я тебя накормлю!
     — Пойду я, дверь закрою… Изба у меня открытая осталась, — проговорила тетя Рая, с недовольным лицом взглянув на Нинкину мать, потом на мать, которая после слов Нинкиной матери с завистью вздохнула.