— Пошли, — обрадовалась Любка закрытой теме. 
     Но сразу, как они пришли в тамбур, Игорь придвинулся так близко, что она уже не сомневалась, попытается еще раз повторить свой трюк.  И заметила, никакого страха она не испытывает.  Через тамбур постоянно проходили люди. 
     Такой сладкий поцелуй с привкусом шоколадной конфеты… И обнимал так крепко, словно хотел раздавить…
     — Дай мне адрес, — попросил он. 
     — Зачем? Забудешь!
     — А если нет? Я письмо напишу…
     — О, моя остановка, через сорок минут… — Любка прочитала название знакомой станции.  Поезд стоял всего лишь минуту и тронулся. 
     — А может, приедешь ко мне в Пермь? Я там все лето буду… Я тебя с сестрой познакомлю, — предложил Игорь, заметив, что Любка торопливо собирается. 
     — Вряд ли… Но ты пиши, я отвечу, — согласилась Любка.  — А впрочем, нет, не надо, — вдруг одумалась она, вспомнив, какое тяжелое над нею висит бремя.  Навредить Игорю не хотелось.  — Пусть это останется приятным воспоминанием! Так надо, поверь. 
     — С ума сошла? — помрачнел Игорь. 
     Любка взглянула на Игоря, сравнивая свои чувства к нему с теми, которые испытывала к Мишке, к Гоше, к Юрке, к Лехе… Нет, сама бы она не стала искать его.  Чувства были вполовину меньше и не поднимали желаний.  Приятно, что он ухаживал за ней, но благодарность, всего лишь благодарность исходила от нее в этот момент.  Стоило ли продолжать отношения, которым она не видела перспективы? От правды не уйдешь, он будет замок строить на песке, который станет ей в тягость.  А если полюбит, тут же переживет еще одну потерю. 
     — Наверное, это не правильно пытаться полюбить парня, который красиво одевается и преуспел в жизни, — объяснила Любка.  — Чувствую себя не искренней. 
     — Тебе не понравилось, как я целуюсь? — расстроился Игорь. 
     — Понравилось, — призналась Любка.  — Но не так, как с парнем, который меня бросил.  Когда он меня целовал, мне хотелось его съесть.  Он все еще где-то в моем сердце, которое ужасно переживает.  Мы провели вместе всего один вечер, перед отъездом…
     — Понятно, — бросил Игорь.  — Ну, счастливо тебе.  Я рад, что ты не стала ничего придумывать. 
     — Прости, — уже в дверях, раздумывая, правильно ли она поступила, чувствуя себя виноватой, извинилась Любка. 
     — Не стойте, проходите, — поторопили их. 
     — Я провожу, — Игорь встал и пошел к выходу первым. 
     Наверное, Любка уже жалела, что не сказала всей правды.  Сначала она испытывала почти то же самое, потом пережила стресс, потом решила, что он пытается ей отомстить…
     Если повернется, загадала Любка, дам ему адрес, а напишет, отвечу…
     Игорь не обернулся.  Наверное, обиделся.  Бросил чемодан и сразу ушел в купе проводницы, которая пригласила его по пути.  Даже не помог сойти и не попрощался.  Ну, правильно, зачем ему, красивому и уверенному, девчонка, которая только что отказала?! Она ничего о нем не узнала, весь день они говорили о ней.  Даже фамилию не спросила…
     И зачем она ему столько рассказывала о себе?!
     
     Глава 13.  Жизнь под откос…
     «Люба, здравствуй.  Если читаешь письмо, значит, меня уже нет.  Я оставлю его в комоде, в документах… У меня все хорошо, лучше, чем у других.  Пенсию платят.  Нынче всем не сладко, мужики мрут как мухи, кто спился совсем, кто повесился.  Работы нет, денег нет, все развалилось.  Дом быта закрыли.  Пекарни не стало, хлеб дома пекут, так дешевле.  И детский сад с яслями не работает, почту теперь носят два раза в неделю.  Газет нынче не выписывают, письма ходят редко.  От трех комплексов осталась одна ферма, но и та сгорела.  Наверное, восстанавливать уже не будут.  Платят по пятьсот рублей, а пособие по безработице три с половиной.  Меня парализовало, но хожу помаленьку, Николка помогает…»
     
     Любка всхлипнула.  Да где же помогает?! Ни муки, ни сахара дома, ни грамма крупы… Сколько раз звала ее к себе, уговаривала, вдвоем не пропадут, а она ухватилась за два аршина могильной земли, и ни в какую.  Страшная картина пустых полок и нетопленого дома все еще стояла у Любки перед глазами.  И село, пережившее и крепостничество, и революцию, и великую отечественную, с брошенными домами, которое стало вполовину меньше.  Не смогло пережить перестройку. 
     Мать не писала, не просила, не жаловалась, не позвонила…
     Поссорились два года назад.  Решила, все, хватит с нее.  Стоило ступить на порог дома, как ее разворачивали и выставляли за дверь.  С оскорблениями и руганью, с нержавеющими упреками.  То она курит, то в шортах прошла по селу, то вот, квартиру в городе купила, вместо того, чтобы дом в селе построить…
     А на что ей, экономисту с высшим образованием, дом в селе? Коровам хвосты крутить?
     А то вдруг прямо с порога: ты почему работу бросила?! Держать тебя не стали?! Мы так и знали, что все этим закончится, не будем помогать, не жди помощи! Не надо нам тебя, живи, как знаешь!
     С чего решили, что просить приехала? Просто объяснила, что за болезнь решила вплотную взяться и денег пока посылать не будет.  Работала она теперь на дому, перебивалась случайными заработками и шабашками. 
     Ну и не удержалась, высказала накипевшее годами, развернулась и ушла…
     
     «Люба, если можешь, прости меня.  Я так только могу сказать, а увижу, будто пьяная становлюсь.  И одумаюсь, а тебя уже нет.  Но ты и без моей помощи большим человеком стала.  Здесь тебя многие помнят.  Люди меня о тебе спрашивают, и все время напоминают: вот ведь кому-то с неба валится, а у хороших людей не получается.  Но ты и на них не обижайся, это они от зависти.  И выучилась, и квартиру купила.