— Эта маленькая планетка истоптана вдоль и поперек.  Нога человека не ступала только там, где человек никогда не существовал. 
      — А что, раньше нельзя было сказать, что путь проторен?! — возмутилась Манька до глубины души. 
      — И однажды понять, что вы в горах ни к чему не пригодны? — ехидно заметил Дьявол.  — Напротив, я всеми силами «за»! К чему мне ваша образованность?
      Манька с Борзеевичем переглянулись, понимая, что про ступени лучше забыть.  Оставалась надежда найти липу или березу и сплести Борзеевичу новые лапти.  На худой конец, лапти можно было сплести из мягких ивовых прутьев. 
      В первый день решили очистить от снега участок земли, где бы имелась добрая земля.  Рисковать не стали, воткнув ветку неугасимого поленьего дерева в землю у самого входа, и несколько веточек связали в пучок веревкой, бросив на снег.  Снег начал таять и, довольные своей находчивостью, оба они отправились обустраивать грот, для начала завалив камнями вход, но так, чтобы можно было свободно зайти и выйти, а при необходимости передвинуть камень и закрыться в гроте совсем. 
      На этот раз тазик пришлось вырезать самим.  Дьявол наотрез отказался, заявив, что выпрашивать подарки насильно то же самое, что с ножом у горла заставить вынуть кошелек из кармана.  Тазик не получался, зато вокруг валялось с десяток тарелок.  Нож резал стену, но ни Манька, ни Борзеевич так и не придумали, как отколупать кусок плиты от стены, чтобы плита в высоту была достаточная для вмещения некоторого количества воды.  Кроме того, стена оказалась не гранитная, а из хорошо спрессованного песчаника и щебня, связанная глинистыми прослойками, и стоило вынуть кусок и приложить к нему усилие, как он тут же начинал колоться и рассыпаться. 
      Расстроенный Борзеевич вышел на воздух посмотреть, как идут дела с расчисткой земли.  Манька вышла следом, тоже удрученная неудачей. 
      — Мы с тобой как два глиняных горшка, у которых, если Дьявол не нальет, нет ничего своего, — недовольно проворчала она, покосившись в сторону Дьявола, который обваливал некоторое количество земли, чтобы растаявшая вода уходила в ущелье. 
      Борзеевич повернулся к Маньке и как-то без ума, невразумительно, посмотрел на нее, разнервничался и поблекшим голосом уязвлено согласился:
      — Мы не горшки, мы те тарелки, которые валяются в пещере! Мы, Манька, пытаемся копировать Дьявола, но мы не Бог.  Могли бы уже мараться снова!
      Манька с любопытством оглянулась на Борзеевича, который прошелся по образовавшемуся берегу бурно таявшего водоема, ковыряясь в земле, с интересом разминая в руке горсти земли.  Наконец он радостно вскликнул, вырыл углубление и, опустившись на колени, начал кидать туда горстями землю, перебирая ее руками. 
      — Ты чего творишь, горе ты мое луковое?! — обиделась Манька, рассердившись, что Борзеевич, не пожалев последние ее штаны, заболел какой-то странной болезнью. 
      — Горшки… — ответил Борзеевич, не взглянув на нее.  — Глиняные… Иди-ка сложи печь.  Вечером у нас будет столько тазиков, что воды хватит и на помыться, и на постираться, и на поесть, и на попить… Печь нужна большая, такая, — Борзеевич развел в стороны руки. 
      Теперь пришла очередь Маньки без ума посмотреть на Борзеевича.  Маленький Борзеевич сразу вырос в ее глазах на целую голову.  Настроение поднялось.  Дьявол все еще возился с отводом воды в нужное русло.  Но без сомнения он по достоинству оценил бы догадливость старика и, в общем-то, ее тоже.  Она отправилась ложить печь, не имея понятия, как она это будет делать — печи она никогда не клала, но знала, что для печи нужен хороший кирпич или камень.  Камней в округе было предостаточно. 
     
      Задержались в долине не пять, а все двенадцать дней.  Такой отдых, какой устроил им Дьявол, они не помнили, как покинули благодатную землю.  С утра наперегонки поднимались метров на сотню метров вверх и, цепляясь за уступы, по скалам пробирались к теплому озеру.  Первые два дня к озеру приходили лишь к вечеру, но на третий день успели до обеда, а остальные дни дорога не занимала и полутора часов.  Объясняя, что это нечестно, Дьявол задание усложнил, заставляя подниматься то выше, то ниже.  Но времени дорога к озеру занимала уже ненамного больше.  Час — полтора плавали в теплой воде или ловили рыбу и пекли в углях.  Один раз подло отвоевали у небольшой стаи волков добычу — среднего размера оленя.  Жадничать не стали, сняв с убитого оленя шкуру и срезав доброе мясо, оставив хищникам кости, внутренности и голову.  Ребром вышло им хищение — на следующий день волки угнали стадо на другие пастбища.  Именно это обстоятельство, или стечение обстоятельств, убедили их в том, что умнее волка зверя нет.  Но связываться с хищниками было опасно: волки уходили последними и — сытая была стая или нет, встретили они их у озера хищными оскалами и рычанием, ясно давая понять, что конкурентов не потерпят. 
      Мириться с волками не стали, и надо ли? В следующий раз пусть лучше боятся, если встретят человека. 
      Мяса хватило на три дня, объедались до отвала.  Остальные дни добирали рыбой, травой и подоспевшими грибами, делая припасы на дорогу.  Из шкуры Борзеевичу скроили унты и подлатали Манькину шубейку, наставив заплат на все места, где шубейка просвечивала и порвалась.  Но лучше бы они этого не делали — унты получились как тапочки, а шубейка рвалась теперь в тех местах, где ее проткнули иглой еще быстрее, чем пока ее не трогали.  Чтобы не заморачиваться, как заставить унты служить подольше, Борзеевич сплел из ивовых ветвей по ноге плетенки, употребив на свои нужды кору открытого им дерева поверх унт.  Ни липа, ни береза в здешних местах не водилась, обыскали всю долину, а открытое дерево распускать листья не торопилось, оставаясь Борзеевичем неопознанным.  Еще одну гору новая обувь должна была послужить.  Единственный недостаток, кора у дерева была грубой — подниматься в такой обуви вверх было не совсем удобно.  Но Борзеевич привык к натуральной обуви и не сомневался, что поднимется. 
      В путь отправились лишь на тринадцатый день, заготовив и стрелы, и сушеной зелени, немного горного меда, сушеной рыбы и грибов, подлечив здоровье и наготовив выстоявшуюся живую воду.  Манька не сразу освоила бумеранг, но, в конце концов, освоила чуть лучше, чем Борзеевич, который изначально пользоваться бумерангом умел.  С новыми силами подниматься в горы оказалось куда как легче — в первый день осилили чуть ли не четверть горы.  Дальше подъем оказался не таким простым, как вначале, снова рубили ступени в скалах, выбивая их посохом и вырезая Дьявольским кинжалом, подправляя те, которые уже осыпались или были погребены под камнями.  Ступени были едва заметные, местами отсутствовали, заметить их среди камней и вечных ледяных снежных навалов было трудно, но они всегда находили их там, где она и Борзеевич могли подняться, не прибегая к помощи веревки, стрел, бумеранга и своего снаряжения. 
      Совсем иначе повел себя Дьявол, решительно отказавшись от первоначальной затеи подниматься другими способами.  Он тренировал их, но тренировки не имели к подъему отношения.  На этот раз он сам поднимался вместе с ними, и ни к селу, ни к городу через десять ступеней втыкая заготовленные маленькие в половину карандаша черенки, присыпая их землей.  Такая трата удивленных Маньку и Борзеевича не обрадовала, но сейчас это было уже не важно — поленьего дерева было в достатке, а закончится, могли нарастить снова. 
      «Веселенькое местечко! — подумала Манька, изучая срезы на камне, поделившись своими догадками с Борзеевичем. 
      — Сдается мне, что Дьявольский нож уже побывал в чьих-то руках! — она передала ему нож, обменяв на посох.  Посохом ступени выбивали по очереди, чтобы не так уставать. 
      Борзеевич не растерялся и обворожительно улыбнулся Дьяволу, который страховал их снизу.  Дьявол улыбку заметил, но совершенно ясно дал понять, что ничего об этом не знает или новость его не заинтересовала.  Он с утра был не в духе, и пакостил, зачем-то обрушив на гору метель с мокрым снегом. 
      Лишь на девятый день троица смогла полюбоваться облаками сверху.