И сразу вышла на воздух, к колодцу, черпая ковшом воду и отпивая большими глотками.  Потрясения и усталость были столь велики, что она не сразу пришла в себя.  Но после живой воды силы стали возвращаться.  Спать решили на улице, недалеко от колодца.  В бане оставался неподъемный труп свиньи, в доме битком набитый подвал с покойниками.  Для лежака набросали березовые веники, рядом с той и с другой стороны положили оба неугасимых полена, которые весело потрескивали, отправляя сноп искр в небо. 
      Манька сразу же уснула мертвым состоянием без всяких снов.  Она даже подумать не успела хорошо это или плохо убить свинью, которая вовсе и не свинья, а злая старуха, и кто были те люди в подвале, и что она будет делать завтра. 
      Ни один волк в эту ночь не завыл.  Звери остались в лесу. 
      Проснулась Манька поздно, Дьявол ее не будил. 
      Возле неугасимых поленьев было тепло как летом. 
      Смоляной воздух сшибал в нос, и едва уловимый запах цветов.  Манька представила себя на лесной поляне, а сверху синее небо и белые облака.  Вот так лежать бы и лежать! О вчерашнем она старалась не думать — сразу начинало поташнивать. 
      Она потянулась: глаза открывать не хотелось — но все же пора было вставать и грызть свой железный каравай, при воспоминании о котором десны с остатками корней от зубов заныли.  Но стоило облизать небо, как она почувствовала, что раненные десны зажили и за ночь прорезались ровненькие зубы, выталкивая старые корни, которые можно было сковырнуть языком. 
      Манька расплылась в улыбке от уха до уха.  Десны не болели, но страшно чесались. 
      Она сладко потянулась — открыла глаза…
      И охнула, а глаза сделались круглыми, как пятаки. 
      Она резко села, озираясь вокруг себя и соображая — если это ей снится, в своем ли она сне?!
      Поленья лежали рядом, но не горели.  Они почти полностью ушли в землю.  Нижняя часть поленьев пустила корни, в нескольких местах корни подняли землю и выставлялись наружу.  Небольшие верхушки выбросили вверх побеги, которые уже выпустили листья, и потихоньку начинали ветвиться.  Трава вокруг, почти до самой опушки, где еще лежал снег, была зеленая-презеленая, небо синее-синее с белыми облаками, а вокруг, почти на всем лугу, густо зацветали подснежники и другие первоцветы.  Деревья и кусты поблизости окутались в зеленоватое марево.  Рядом, в оттаявшей и очистившейся ото льда реке, у самого берега плескались рыбины, выскакивали из воды и хватали на лету разбуженных мух. 
      Избушки квохтали и выгребали что-то лапами из земли, перебираясь с места на место, насколько позволяла тяжелая здоровая стальная цепь, с диаметром прута с Манькино тело, позади их тянулись кандалы с добрую повозку.  Но передвигались избы сравнительно легко.  Цепи крепились к огромному железному столбу, вбитому посередине луга, чуть-чуть не доставая до опушки и колодца.  Чтобы не запутаться в цепи, избы ходили вокруг столба кругом, как зеки на выгуле, сначала в одну сторону, потом в другую. 
      Вспомнив о себе, Манька подумала, что ее железо нисколько не легче, если мерить по силе.  Но ей со своим железом было свободней.  Не хотела бы она оказаться на их месте. 
      Дьявол сидел чуть поодаль с блаженной улыбкой на губах и отсутствующим взглядом, выпуская флюиды, которые стекали в землю, и ловил те, которые поднимались от земли, только уже другого цвета. 
      Манька до боли протерла глаза, но ничего не изменилось. 
      — Я что, всю зиму проспала? Как спящая царевна? Ущипни меня за ухо! — жалобно попросила она. 
      — Что ты, брось! Такой должна быть вся земля! — мечтательно и протяжно проговорил Дьявол, не отвлекаясь от своего занятия. 
      — Да что случилось-то, ты можешь хоть как-то объяснить? И чего поленья… проросли? — Манька ткнула пальцем в поленья, которые выпускали по пятому и десятому листу. 
      — Ровным счетом ничего! Теперь тут всегда будет так.  Лето! Поленья отдали свой огонь земле, и она согрелась.  Это неугасимые поленья.  Сами они не местные, но ведь и земля перед тобой только самая нижняя часть….  — Дьявол засуетился, выставляя вперед себя котелок с порубленной зеленью.  — Я набрал крапивы свежей и щавеля, поешь, Да, и надо бы избы освободить, перерубить железо! — И снова ушел в нирвану. 
      — Чем перерубить? — спросила Манька. 
      Дьявол поморщился, что ему приходится отвлекаться. 
      — Топором, — ответил он.  — Иди, не мешай мне! — и снова ушел в состояние энергообмена, демонстративно повернувшись к ней спиной. 
      Манька взяла топор, отметив про себя, что с такой цепью вряд ли вообще возможно справиться, даже если сварочный аппарат на руках, боязливо приблизилась к избам, обходя их и присматривая дорогу для отступления.  Избы насторожились, нахохлились, если так можно назвать съеженное состояние с некоторым наклоном в ее сторону. 
      — Я только посмотрю на цепь, — успокоила она их, выставляя вперед ладони.  С собаками такой трюк помогал: лаяли, но не кидались. 
      И тут же решила, что Дьявол опять над ней поиздевался.  Ключ от замков висел тут же, на ноге избы, много меньший по размеру.  Он был прикован к железному обручу, который охватывал ногу изб, врезаясь в плоть.  Смешно бы она выглядела, если бы махала тут полжизни топором, как кузнец, перерубая железо.  А каково было избам, которые носили освобождение на себе и не могли им воспользоваться?!
      Чтобы достать ключ, пришлось повозиться. 
      Избы обрадовались, когда Манька сняла замки, открыв их ломиком и откатив в сторону, и даже последовали за ней, но она шикнула, и избы послушно отошли, сразу же направившись к колодцу. 
      Она прошлась по лугу, изумляясь, как изменилась за ночь земля, сняв железные обутки и пройдясь по земле босиком.  Потом, заметив, что избы уже отошли к опушке, она тоже спустилась к колодцу с опустевшим после изб озерцом, зачерпнула воды и вылила ее на себя. 
      Вода была холодная и пробирала до костей, но не холодом.  Было такое ощущение, что в тело вливалась сила.  Голова сразу стала ясной, тело бодрым, появилась необычайная легкость.  «Ну и чудеса!» — подумала она, дождавшись, когда озерцо, выпитое до дна избами, наполнится водой снова.  Вода прибывала быстро, переливаясь из колодца по желобку.  Потом осторожно погрузилась в живую воду. 
      Озерцо было не то чтобы глубокое, но дна она не доставала, болтаясь на поверхности, как поплавок.  Вдохнула глубже, ушла под воду — вынырнула через несколько секунд с восторженными восклицаниями: «Ух ты! Ух! Ух!. .