То есть, если с теорией раньше было и туговато, то практикой классовой борьбы Вася проникся ещё в ранней молодости. 
     
     Уже позже он злился на залитой морской водой и, почти такой же солёной, кровью стальной палубе, почти оглохнув от взрывов, но, тем не менее, подавая заряжающему очередной скользкий и тяжелущий снаряд.  Злился на офицеров, что-то орущих прямо в ухо, на германцев, садящих из тяжёлых орудий по одинокому линкору, на Господа Бога, создавшего моря и океаны. 
     
     Потом начал злиться на буржуев, потому как один умный человек объяснил ему, что это только они во всём виноваты.  Другие умные люди объяснили ему за кем правда.  Но Василий злился и на них, потому что именно за этих умных людей он несколько лет подыхал в окопах, ходил в атаки, убивал и старался не быть убитым.  Потом его заметили.  За ту же врождённую злость. 
     
     Поступило предложение работать в ЧК.  А от таких предложений не отказываются. 
     
     И стал матрос Вася Глодов красным командиром-чекистом.  И был отправлен в Сибирь. 
     
     А там: контра на контре сидит и контрой погоняет.  В любой деревне, на любой заимке сплошные частные собственники и эксплуататоры человека человеком.  Но Василий с этим боролся.  За это и стреляли в него из обрезов, винтовок и ружей разных, дом поджигали, где он ночевал, гранаты бросали, пару раз даже анонимные доносы писали чекистскому руководству.  Это тяжелее всего, кстати, обошлось.  Но обошлось. 
     
     Война с атаманом Соловьёвым, между тем, принимала затяжной характер.  Кругломордый пацан из Арзамаса, слишком ретиво взявшийся за дело, получил по рукам прямо из Центра, потому как там решили, что неразумно настраивать против себя местное население.  Это ведь не Подмосковье: достали человека – так он в тайгу ушёл, а там ищи-свищи… Значит, нужно искать другие подходы.  Только хлопотно это, когда резолюция из Центра есть: «Калёным железом выжигать»… Тяжело, короче, нужно и вашим и нашим угодить, а так никогда не получается. 
     
     Поэтому, когда вызвали Василия к командованию и приказали уничтожить уходящую к китайской границе банду Батьки Грая, матрос даже обрадовался.  Всё не крестьян по хуторам шугать, а воевать, дело привычное.  Правда, отряд Глодову достался… Ну уж, чем богаты. 
     
     Во-первых, конечно, комиссар.  Не русский и не из евреев.  Против евреев, кстати.  Василий никогда ничего не имел, скорее наоборот.  Был у него по молодости дружок Лёвка Штейнбах, вместе с гимназистами дрались, водку пили, одних шалашовок пользовали.  Потом пути разошлись – Василий на флот подался, а Лёвка в бандиты куда-то на юга.  Недавно в сводках прочитал: «Ликвидирована особо опасная банда Льва Штейнбаха (Кривого) – точно, было такое, вышибли левый глаз Лёвки по молодости, Василий сам присутствовал, только помочь ничем тогда не сумел, - отличающаяся особой дерзостью и непримиримостью к Советской Власти»… Четыре дня тогда Глодов пил, друга поминая. 
     
     А этот – нет.  Скорее всего, из чухонцев, хотя кличка такая пролетарская, родная: «Товарищ Егор».  Только «Егор» из комиссара такой же, как из Василия «Абдулла».  Белёсый, как вошь, даже глаза белые, мёртвые и говорит с чудным таким акцентом.  А и ладно – пусть будет, комиссар же, значит товарищ проверенный. 
     
     С бойцами и того хуже.  Трое – да, видно, что повоевали, пороху понюхали.  Илютин, так и вообще, по намётанному глодовскому глазу, из бывших офицеров.  Ну, и хорошо, потому как контрреволюционного за ним ничего не замечалось, скорее наоборот, а хороший боец дорогого стоит.  Особенно, когда не кулака какого трясти идёшь, а на банду серьёзную. 
     
     На банду выходили долго.  Умел Батька Грай спрятаться, аккуратно ходил.  Тут уж комиссар умение проявил, Глодов вряд ли бы справился.  Ну не привык он в людей невинных наганом тыкать.  Если враг, конечно, всегда: пожалуйста, всё-таки пламенный большевик, а не так – погреться зашёл (в Партию Глодов вступил ещё в шестнадцатом году, тогда все в политику записывались.  Василию название понравилось, если честно, остальные то в эсеры подались). 
     
     А Товарищу Егору – без разницы.  «Где бандиты?» - «Не знаем».  Ба-бах.  Первый выстрел в воздух.  «Где бандиты?» - «Ну вот, истинный крест, не знаем».  Ба-бах.  Самый здоровый и наглый местный мужик лежит в пыли с простреленной головой.  «Последний раз спрашиваю, где бандиты?»- «Сволочь ты, комса, в аду тебе гореть.  По той вон тропинке ушли на юг…».  «Учись, командир, как нужно с массами работать, - покровительственно обращался после подобных эксцессов к Глодову Товарищ Егор, - товарищ Ленин учит, что крестьяне по натуре своей частные собственники и обращаться с ними нужно соответственно.  Для них Батька Грай, который их не трогает, гораздо ближе нашей родной народной власти, которая о них заботится.  Но что б заботится, о ком-то, нужно иметь некоторый капитал, берущийся из налогов.  А крестьяне этого не понимают, думают - царя не стало, так теперь вольница.  И такие настроения нужно давить в зародыше.  Мы, конечно, строим самое справедливое в мире общество.  Но! Общество это должно быть свободно от любых проявлений частной собственности.  И с её владельцами мы будем обходиться по всей строгости революционного времени…»
     
     
      Глодов был, конечно, не против.  Но одно дело фронт, когда на тебя прёт толпа со штыками, и другое дело – деревня, где мужики сами не понимают, кого им больше бояться… Но спорить с Товарищем Егором себе дороже.  А вдруг тот решит, что ты и сам враг Революции? Нет, за себя-то Глодов не волновался, таких, как Товарищ Егор, он мог на завтрак десяток съесть и даже не рыгнуть.  Но за отряд-то кто поручится? На каждый роток не накинешь платок.  Кто-то донесёт, и… Прощай, морская душа. 
     
     Товарищ Егор явно мысли Глодова читал по его лицу, но на конфликт не шёл – худой мир лучше доброй ссоры.