Ну, и, слава Богу, с этой стороны, вроде всё нормально.  Теперь пойти надо Петруху шугануть.  А то оборзел, Казанова, блин…
     
     
     Петруха Ложкин, Пашкин сосед по комнате, а по совместительству физрук и плаврук лагеря, был старым знакомым Волохова.  Ещё со студенческих времён, в одной общаге тогда жили.  Только Пашка на истфаке учился, а Петруха на военфаке после армии.  Потом военфак упразднили, как и НВП в большинстве школ, а Петруха незаметно на физвоз перевёлся.  Та же фигня, по большому счёту, только с милитаристскими предметами мороки меньше. 
     
     Ещё Петруха был раздолбаем.  Нормальные его сокурсники-ровесники уже все давно в разных «структурах» работали, кто бандюком, кто охранником, кто ментом, а Петруха конкретно забил на всё и реально после получения диплома в школу работать пошёл.  Может и прав он был, потому как бандиты живут хорошо, но недолго, а менты,- те вообще не живут.  А Петруха – вроде б в порядке.  Зарплаты школьной ему нормально на одного-то, ещё до кучи в Доме Спорта секцию по рукопашке ведёт, и, частным порядком, кое-каких богатых сынков тренирует, то есть, на жизнь хватает.  И просто парень хороший, может за это бабы его и любят. 
     
     Баб Петруха тоже любил прямо до умопомрачения.  Но в рамках себя держал, на школьниц, вопреки всеобщему стереотипу, никогда не заглядывался, да и за замужними не приударял.  Хватало ему холостых и разведёнок.  Потому и зла на него никто за его амурные подвиги не держал, скорее, уважали и подъелдыкивали при случае. 
     
     Сейчас вот, Петруха с Катькой, воспитательницей с третьего отряда завис.  Почему, собственно, Пашка и был вынужден из мужской солидарности по ночному лагерю шататься, курить и девчоночьи байки подслушивать.  Ну да хватит, пора и честь знать. 
     
     Уже подходя к родному корпусу, Пашка увидел исчезающую в темноте Катюхину фигуру и прибавил шагу.  Знаем мы Петруху – парень без тормозов, не будет компании - переживёт: в его рожу, что один флакон, что два – много не будет.  Не таясь уже, стукнул в окно своей комнаты.  Моментально там нарисовалась квадратная и довольная, как у кота, дорвавшегося до хозяйской сметаны, Петрухина физиономия. 
     
     -Павло, блин, - прошипела морда, - ну ты где бродишь, чёрт? Я тебя уже ждать замудохался – ещё б пара минут: один бы начал. 
     
     -Открывай давай, - только ухмыльнулся Пашка, - а то тебе бы в одну харю не полезло, да? – спросил он, уже усаживаясь за небогатый, накрытый по-походному стол. 
     
     Петруха только виновато пожал необъятными плечами:
     
     -Врать не буду: выпить бы, конечно выпил.  Но! С трудом и отвращением, заметь…
     
     -Наливай уже, - посоветовал Пашка. 
     
     Посидели хорошо.  Так, не особо нажираясь, а как всегда.  Полторы бутылки казённой раздавили, просто для разговора и что б на комаров ночью внимания не обращать, а то, достали кровососы.  За жизнь поболтали, за баб, потом снова за жизнь.  Хороший, всё-таки парень Петруха, хоть внешне и бык быком, но не злой, с понятиями и не дуболом полный.  Пашка ему новый зоофильский вариант страшилки о Лошадиной Голове рассказал – поржали втихаря.  Незаметно так и вечер скоротали, спать улеглись. 
     
     Продрав по утру глаза от петушиного крика пионерского горна (традиция, блин), Пашка неловко ополоснул морду лица в умывальнике и направился проверить как там родной отряд пробуждается.  Лёгкое похмелье после ночной пьянки всё же давало себя знать, но не брутально: через полчасика рассосётся, только поесть надо и полежать чутка. 
     
     Краем глаза заметил непривычное проблесково-синее мерцание у главных лагерных ворот.  Интересно-интересно, пойдём-ка поглядим. 
     
     Под большой, сработанной из нержавейки и синего оргстекла вывеской над воротами: «Оздоровительный детский центр «ДРУЖБА» понуро притулился стандартный болотно-синий ментовский «уазик»-буханка с работающим маячком.  Около него три сержанта и один старлей (все в полной сбруе и с АКСами) тихо матерились друг на друга, курили «Приму» и старались продрать слипающиеся глаза. 
     
     В старлее Пашка с некоторой даже радостью узнал одноклассника Димку Рябушкина.  С другой стороны, чему тут удивляться, Петров город маленький, если в нору свою не забиваться – почти всех в лицо знаешь. 
     
     -Димыч, привет, - радостно поприветствовал он старого знакомого.  – Чего к нам-то пожаловал? Отдохнуть? Или случилось чего?
     
     Конопатая морда Рябушкина тоже расцвела в улыбке, но, как-то кисло:
     
     -Здорово, Паш, - почему-то Волохов понял, что Димке не до смеха, - Я б и рад бы на отдых, но… Случилось, а как же не случиться? У вас тут, кстати, нормально всё?
     
     Пашка недоумённо оглянулся:
     
     -Да вроде… А чё за проблемы-то, может пояснишь?
     
     Рябушкин состроил морду ещё более запорную. 
     
     -Не надо бы, до распоряжения, конечно, ну да чёрт с ним… - он тоскливо поглядел на маячивший рядом ларёк с соблазнительно блестящей за витриной винно-водочной продукцией, - Тут дело такое: зека беглого ловим.  Особо опасного.  Вам потом на собрании сообщат, а пока мы уж тут покантуемся, на свежем, так сказать воздухе.  Слушай, - он понизил голос, - эти-то коммерсанты когда обычно-то открываются, а? – он кивнул фуражкой в сторону ларька. 
     
     ****
     
     Серёге Горюнову по жизни никогда особо не везло.  Начиная с рождения.  Ибо появился на свет он не в семье министра или функционера какого, даже к торговле его родители никакого отношения не имели.  Батя: токарь в инструментальном, мать – табельщица там же.  Нет, нормальная семья, конечно, но и не высший уровень, даже по непритязательным петровским меркам.  Днём работа, вечером пьянка.  Только со временем пьянок то побольше работы стало.  А количество, как нас классики марксизма учат, непременно в качество перерастает.  Ну и переросло один раз окончательно – зашиб по дури Серёгин папка Серёгину мамку утюгом.  Сразу и наглухо.  Сам же милицию вызвал, сам же с ними и уехал.  И сгинул где-то в лагерях. 
     
     Остался Серёга исключительно на бабкином попечении. . .  А со старухи какой спрос? Ладно, если покормить не забывала, хотя и такое случалось.  Ей бы за собой уследить, а не то, чтобы за внуком.  Так что, с малолетства стали Серёгиной семьёй друзья-товарищи, улица-мама и папаша-беспредел.  Учителя на него тоже махнули рукой – не справлялись: было в глазах молодого зверька что-то такое, что заставляло вчерашних выпускниц педучилища судорожно сводить колени, а матёрых заслуженных учителей непроизвольно сжимать кулаки. 
     
     На первую ходку Серёга ещё в пятнадцать лет отправился.  В автобусе его тогда взяли на кармане.