Эта дурочка, как выяснилось, питала к своей госпоже противоестественную страсть, а та ей то ли не отвечала взаимностью, то ли, напротив, отвечала, да потом перестала – кто их там разберет?
     - Ее убили? – машинально спросил мальчик.  Он думал о своем. 
     - Н-не знаю…Я сделал свое дело и уехал – что я, судья что ли?
     - Господин…- Янмин старался говорить как можно беспечнее, но голос, кажется, все равно предательски вздрагивал.  – А какие это заклинания?
     Лян Аин круто обернулся к нему. 
     - Что? Да ты же их знаешь – сам недавно оттарабанил мне наизусть – «заговор на поднятие покрывала», затем читают «именем света, именем тьмы», ну а после – подряд все двенадцать текстов «заговора молчания» - они заставляют нагреться застывший алый сок жизни.  На самом деле главная сила не в заговорах, Янмин…
     - А в чем? – Янмин судорожно глотнул воздух. 
     Лян Аин усмехнулся. 
     - В старину мастера «дела молчания» обходились вообще безо всяких заклинаний – они заставляли труп двигаться и говорить только с помощью «незримой силы», которой наделен любой маг.  Сейчас у нас уже нет такой возможности – современные люди рассеянны, они стремятся успеть все на свете – и из-за этого страдают болезнями нервов, лишают себя сна по ночам – и обрекают собственную мужскую силу на быстрое иссякание. 
     - Но маги ведь не притрагиваются к женскому телу…
     - И что с того, а, парень? Маги ведь – чьи-то сыновья и внуки, вся эта современная канитель у них в крови с рождения - ну и приходится прибегать к заговорам.  Я вот что тебе скажу: если так пойдет и дальше – через какую-нибудь жалкую тысячу лет на свете не останется настоящих профессионалов в «деле молчания» - «незримая сила» перестанет существовать. 
     - Господин… - Янмин был рассеян, задумчив.  – А откуда берется эта самая «незримая сила»?
     - Ну что ты привязался? По мере того, как мастер работает с мертвой плотью - создает снадобья и все прочее – его «незримая сила» увеличивается.  А вот чтоб заставить труп говорить – нужен еще и личный контакт…
     Лян Аин посмотрел на мальчишку, ожидая, что тот засмеется – тогда можно будет дать ему подзатыльника и отправить восвояси.  Но Янмин и не думал смеяться.  Тогда Лян Аин объяснил:
     - Ну, говоря более простым языком, ты должен ему понравиться…
     - Кому, трупу?
     - Ну а кому же еще? Иначе он просто не захочет с тобой разговаривать.  Да это не сложно – не хмурься.  Я тебе потом объясню тонкости, а сейчас мне некогда, Янмин.  Ты и так отнял у меня уйму времени своими бестолковыми расспросами…
     Мгновенье спустя, рассохшаяся дверь глухо захлопнулась за Лян Аином.  В раскаленном дворе жужжали пчелы. 
     Янмин молчал, сдвинув к переносице тоненькие брови.  Вопреки ожиданию Лян Аина, он не издал ни звука во время церемонии «поднятия покрывала» - ни о чем не спросил и после.  Лян Аин краем глаза видел, как глаза подростка неотрывно смотрели на голые, хорошо сохранившиеся локти мертвой женщины.  Кость в одном месте слегка треснула, но в целом локти были крепкие и носили хороший правильный оттенок спелого желудя – явный признак скорого и выгодного замужества для молоденькой смешливой внучки лежащего перед ними трупа. 
     .  .  . 
      До Башни Малышей оставалось идти около двух часов.  Надо было спешить – скоро должно взойти солнце, каменистая дорога моментально нагреется - и тогда путь станет нестерпимым.  Впрочем, и теперь уже делалось душно.  Янмин остановился на мгновенье и вытер пот со лба.  Только бы никто не помешал ему – там, в Башне! это правда, что он еще почти не работал с мертвой плотью – и поэтому вряд ли обладает «незримой силой», и все-таки, все-таки… Ведь заклинания, о которых говорил Лян Аин, он, Янмин, знает без запинки, знает их до того хорошо, что, кажется, способен рассказать их и во сне.  Неужто его девочка останется равнодушной к магическим заклинаниям? Что ж, тогда он попытается уговорить ее воскреснуть, расскажет ей, как хорошо на воле, расскажет, что за стенами Башни багровым цветом налилась дикая роза – знай только рви одуряюще сильно пахнущие цветы.  Он будет очень просить, будет просто умолять девочку ожить, он покорит ее своей настойчивостью – и она уступит его просьбе. 
      Янмин представлял себе, как удивленно шевельнутся ее ресницы над оживающими глазами, как приподнимется маленькая, аккуратно причесанная головка с узлом волос на затылке – и тогда она, в конце концов, увидит Янмина.  Что будет дальше – Янмин боялся себе представить: это было слишком сладостно и стыдно – он ведь не муж девочки, даже не жених… И скорее всего с этим придется смириться: он никогда не слышал о браках между живыми и мертвыми.  Впрочем… Ведь браки между умершими в Поднебесной не запрещены, даже наоборот – приветствуются, особенно если этого требуют какие-нибудь веские причины, связанные с благополучием живых родственников.  Отец однажды рассказывал, как ему пришлось участвовать в брачной церемонии, заказанной двумя семействами – по всей вероятности, богатыми и знатными, иначе отец не взялся бы за это дело.  Вроде бы семьи хотели породниться, а для этого не было более простого способа, чем соединить детей узами брака.  Загвоздка заключалась лишь в том, что живых детей не было ни в одной семье, ни в другой – все поумирали - кто младенцами, а кто подростками – но не отказываться же из-за таких мелочей от сделки, сулящей выгоды!
      И брак, разумеется, заключили: позвали «земляного мастера» (отца Янмина), тот взял по горсти земли с обеих могил, затем торжественно перевезли бумажную фигурку мертвой девчонки –невесты и ее платье в дом жениха… Ну а в конце церемонии прибыл нотариус из судебной палаты, чтобы оформить нужные бумаги о заключенном браке…Разумеется, мертвых жениха и невесту при этом никто и не думал оживлять – они преспокойно остались лежать на разных кладбищах, но ведь это не помешало им соединить судьбы.  Он же, Янмин, сперва оживит любимую девочку, потом пойдет с ней…нет, не к Лян Аину, а к своему отцу, попросит прощения за побег и благословения на брак – отец наверняка что-нибудь придумает. 
      Спускаясь по лестнице в привычную темноту Башни, Янмин часто и нервно дышал – внезапно все его существо пронзила жуткая мысль, что его девочка исчезла – пропала, истлела, бежала, вышла замуж за другого… Он едва не сорвался с лестницы от ужаса и ревности к этому неизвестному «кому-то», в кровь расцарапал руки – и очутился внизу вдвое быстрее обычного.  Нет, слава вам, Пять Гениев, она лежала там же, где всегда… Запыхавшийся Янмин водил жадным взглядом по бледному удивленному личику, по гибким девичьим бедрам, плечам и груди… Он чувствовал, что не в силах оторваться – потянулся, было, к своему мешку – и тут же отпрянул: почудилось, что девочка скосила глаза в его сторону, обиженная этим минутным невниманием.  «Прости…» - пробормотал Янмин; он внезапно для себя протянул руку и осторожно провел указательным пальцем по внутренней стороне полного бедра, напоминающего своей изящной формой косточку крупной сливы – такие невиданные косточки были лишь у слив, которые воровали мальчишки в саду старого судьи, по соседству с домом его отца.  Его собственное тело откликнулось на это случайное прикосновение – лоб стремительно начал покрываться испариной, появилась жгучая сладостная боль где-то внизу живота. 
      Какая нежная у нее кожа – белая, гладкая, даже, кажется, теплая…Быстрее, быстрее! Янмин невероятным усилием воли заставил себя убрать руки, отвернуться, раскрыть мешок… Теперь надо было очертить круг и войти в его середину, затем прочесть защитный заговор - чтоб мертвец не мог повредить мастеру «дела молчания» – все это известно даже ребенку.  Янмин сжал в потной ладони кусок сырой известки – покойники, как известно, боятся запаха извести - и нагнулся, чтобы очертить круг.  Поднял глаза на девочку – она лежала прекрасная и беспомощная в своей наготе и смотрела на него.  Янмин выпрямился, швырнул известку в дальний угол Башни.  Черта с два! Он не будет пугать девочку! Что она подумает о своем избавителе, когда оживет и увидит этот дурацкий круг? Янмин подошел к девочке, уселся рядом и успокаивающе погладил ее по волосам - волосы были жесткими, как у мальчишки, и пахли чем-то свежим – кажется, водорослями.  Нужно ли читать заговор «на поднятие покрывала»? Ведь у бедной девочки никогда не имелось не то что нарядного погребального покрывала – не было даже простого гроба из подгнивших досок, в каких обычно хоронят бедняков… Но это ничего: он, Янмин, уедет с ней в город, станет зарабатывать гаданием на костях уйму денег и накупит ей всякого добра – платьев, бус, красивых, тонких шарфов… купит даже сережки-рыбки, как у Яким.  Все девчонки станут завидовать ей, а все городские женихи – Янмину: ни у кого в городе не будет такой жены! Янмин мечтательно улыбнулся, закрыл, как положено, глаза и принялся громко читать заговор. 
     .  .  . 
      Нет, это точно не ошибка – в Башне он был не один.  Янмин не размыкал ресниц, но отчетливо различал теперь, как в тембр его собственного голоса вплетается множество новых и ярких звуков.  Сперва кто-то ехидно захихикал в правом углу Башни, затем совсем рядом послышался шепот, который тут же поглотил мощный, постоянно нарастающий гул.  Если б Янмин не знал наверняка, где он находится, то подумал бы, что это шумит море – именно так представлял себе его шум.  Но все только начиналось.  Слова заговора с легкостью слетали с пересохших губ, а руки и ноги, между тем, становились бессильными, как ветви чайного куста, лишенного воды – точно магические слова вытягивали из них силу.  Неизвестная влажная маленькая ладонь быстро прикоснулась к его шее – и тотчас исчезла восвояси, зато родилось противное, тягостное ощущение, что кто-то пристально смотрит в спину.  Янмин попробовал открыть глаза – и не смог: веки были намертво склеены, и, казалось, никакая сила на свете не могла теперь разъединить их.  Вскоре появилась жгучая боль в ушах, голову разрывало на части, и море – море, которого он никогда не видел - шумело и билось теперь где-то рядом, точно вытащенная на берег рыба с серебряной чешуей.  Затем исчезло и море – исчезло все.  Янмин почувствовал, что падает, неудержимо летит куда-то вниз, и лицо мертвой девочки было последним видением, мелькнувшим в гаснущем сознании. 
     .  .  . 
      И вот теперь оно снова было перед ним – это восхитительное лицо.