Головы нубийцев и ливийцев при нём летели с плеч, точно капустные кочаны под ударом ножа.  О нём плакали жрецы, вельможи, золотых дел мастера и простые кожевники.  Женщины Египта в отчаянии рвали волосы.  Все, кроме одной.  Тии, любимейшая супруга Рамсеса III не имела времени для слёз.  Зато она имела цель и стремилась её воплотить, невзирая ни на какие жертвы.  Этой целью было будущее сына.  Пятнадцатилетнего Пентаура необходимо было возвести на трон.  У самой у неё никогда не было надежд на будущее, их сполна заменяли воля и честолюбие.  Нубийка по матери, черноокая красавица Тии в четырнадцатилетнем возрасте попала в гарем Фараона.  Собственно, красавицей она тогда не была - стала ею гораздо позже, «по чистой случайности», как говорили злые языки.  Однако, в таких вещах случайностей не бывает, в отличие от молниеносных поворотов судьбы, благодаря которым девочка-подросток, еще не бросившая своих кукол, и стала супругой Рамсеса.  С нубийским двором велись сложные политические игры, и требовалось, во что бы то ни стало, упрочить отношения: ничего более простого, чем отправка в египетский гарем одной из малозначащих принцесс, быть не могло.  Соединение кровью – что может быть крепче и проще? Дрожащую от страха, а больше – от предвкушения чего-то еще более страшного, девочку привезли в Фивы, и тут все пришли в изумление, которое никак нельзя было назвать добрым. : измученная дорогой, нескладная и неуклюжая, как верблюжонок, Тии показалась на редкость некрасивой.  Она и в самом деле походила на верблюжонка, даже сутулилась, как этот мохнатый звериный детеныш, оттопыривала нижнюю губу, когда ее о чем-нибудь спрашивали.  Пожилая Элу, смотрительница гарема, привела девочку к себе и знаками приказала раздеться.  Когда нехитрая одежда была сброшена на пол, она с изумлением увидела испуганного зверька, с ног до головы покрытого волосами, произрастающими из смуглой, с янтарным отблеском, детской кожи.  Ноги были длинными, слегка расставленными.  Волосы – короткими и мохнатыми, не причесывали, что ли ее дорогой? И никаких звездных нубийских очей, никаких губ, подобных распустившейся розе.  Даже груди еще не было, на ее месте слегка обозначились две маленькие, коричневые выпуклости, как у всех детей женского пола в этом возрасте.  Элу пребывала в задумчивости.  Да, совсем девочка… И эта оттопыренная верблюжья губка… Что ж, пусть играет в куклы, пока она не стала девушкой - полноправной Госпожой ей, в любом случае, не бывать.  И тут же эта крамольная мысль перебилась другой: да, не бывать, но как тогда решиться дело с Нубией? Девчонка ведь, в сущности, политическая заложница… Ее все равно нужно было показать Рамсесу, и пусть сам решает, что ему делать с этим сомнительным нубийским подарком.  Рамсес вошел неожиданно, своей стремительной походкой, девочка еще не успела одеться.  Увидев Фараона, она в страхе потянулась за своей одеждой.  Ее не было: служанка унесла, как только Элу раздела маленькую дикарку.  Тогда девочка вскочила и отбежала в угол, затравленно глядя оттуда на высокую, стройную фигуру своего будущего повелителя.  Рамсес засмеялся.  Он медленно подошел к нубийке и оглядел ее всю с ног до головы.  Забавная девочка, хотя и не слишком развита, но, говорят, у них в Нубии девушка сначала начинает рожать, и уж потом – развиваться телесно.  Кто знает, может, и эта малышка через год родит ему, скажем, сына? Но как приручить ее? Рамсес снял с пальца перстень с яшмой и протянул его девочке.  О, как заблестели ее глаза! Протянув маленькую, покрытую золотистым пухом ручонку, Тии проворно схватила перстень и, не решаясь надеть его в присутствии Фараона, крепко сжала в кулачке.  Теперь она смотрела прямо в лицо Господину, и взгляд ее диких, звериных глаз стал просительным.  Спрятав руку, в которой был зажат перстень, за спину, свободной ручкой девочка прикоснулась к ожерелью Рамсеса.  Ожерелье было старинным, соколы, прикрепленные к нему, - отлиты из кусков золота, добытого где-то на родине этой маленькой обольстительницы.  И тогда Фараон снова засмеялся.  Слегка пригнув красивую голову, он снял ожерелье, но, едва девочка потянулась за ним, ловко спрятал руку за спину, как это только что делала она.  Потом он подошел к девочке вплотную.  Глаза ее горели лукавством.  Рамсес осторожно провел длинными пальцами по телу Тии, от коричневых сосков до живота.  Девочка засмеялась и схватила его за палец.  Тогда Господин протянул ей ожерелье, и обе руки у нее стали заняты, так что не могла нубийка больше препятствовать его ласкам.  Рамсес ласкал ее пушистые бедра с тыльной стороны, худенькие запястья, пощипывал детскую грудь.  Тело девочки отливало янтарем и, несмотря на смуглость, светилось в темноте.  Когда, несколькими влажными, горячими мгновениями позже, Господин сделал ее своей женой, она не кричала и не плакала.  Коротко остриженные, жесткие волосы девочки щекотали его могучее, загорелое плечо.  На следующий день нубийка Тии была объявлена женой Фараона и Госпожой, а , спустя год, родила своему повелителю сына. 
     .  .  . 
     Тии жила при дворе и была осыпаема всеми почестями, которые только возможны для Госпожи.  Рамсес до безумия любил ее тело, и, едва вернувшись из похода или с учений , вне себя от нетерпения бросался в ее покои, даже не обмыв дорожный пот.  Драгоценные камни, во множестве привозимые Божественным Супругом, пылились в больших и маленьких шкатулках, окованных золотом.  Изумрудных украшений - говорят, изумруды приносят счастье – имелось у нее неисчислимое множество.  Но счастье… его не было. 
      Её , тогда почти девочку, до обморока удивляли нравы Двора Божественного Супруга, как после – обилие у него женщин.  Молодой Фараон во всём пытался подражать своему предку – Рамсесу Великому, и исключительная страстность не стала здесь исключением.  Измотанный любовными приключениями и военными походами, Царственный Супруг всё реже восходил к ней в опочивальню.  Под предлогом желания немного развлечься и увидеться с роднёй Тии испросила позволения Фараона и, взяв с собой царевича Пентаура, худенького, болезненного мальчика, отправилась к одной из своих многочисленных родственниц в Гераклеополь.  Там она в самом деле немного развлеклась: нигде больше не имелось столько изощрённых способов любви и казней, как в этом маленьком провинциальном городе.  Больше всего супругу Фараона поразили рассказы местных женщин о том, как в старину в Гераклеополе устраняли ненужных любовников: некоторое время женщина пила противоядие, затем в женское лоно помещались корневища ядовитых трав, и через пару месяцев здоровые сильные мужчины начинали чахнуть, как водоросли, вытащенные из Нила на раскалённый берег.  Довольная свиданием с роднёй, а больше того - всем, что увидела и услышала, Царица вернулась в Фивы.  После ночи, проведённой с ней, Божественный Супруг начал слабеть с каждым часом.  Скорое вдовство оставило Тии равнодушной: во-первых, она была к нему готова, а во-вторых, все её планы давно уже были связаны не с мужем, а с сыном.  Царевичу Пентауру накануне исполнилось пятнадцать лет.  В Фивах его называли «Обречённый принц».  Конечно, её Пентаур тремя годами младше своего брата Рамсеса и всем ясно, что Фараоном ему не быть.  Голова его слишком велика, а речи неясны, как и родословная со стороны матери.  К тому же, при дворе ходят прямо-таки легенды о его истеричности и злом сердце.