И лицо, лицо! Оно стало взрослее и, пожалуй, красивее, но оно уже не было лицом сына: исчезли солнечные конопушки с носа, исчезло выражение лукавого чертенка, наводившее ужас на соседских котов и старух, боящихся за свои клумбы, исчезло все… может быть, хоть глаза остались прежними, кто знает? Алекс пристально посмотрел на опущенные голубоватые веки Ксавье.  И увидел, что ресницы явно склеены – грубо, неумело, точно у дешевой куклы на рождественском базаре.  Бешенство захлестнуло его.  Он резко обернулся и увидел прямо за своей спиной дурацкую фигуру в зеленом – этот тип, оказывается, и не думал никуда уходить – стоял рядом все время и смотрел на отца с сыном.  Алекс схватил его за плечи и с силой тряхнул. 
     - Как вы смели прикасаться к нему?
     Зеленый глубоко вздохнул и предпринял слабую попытку к освобождению.  Но Алекс не отпускал его. 
     - Это мой сын, слышите вы? Кто дал вам право склеивать ему глаза?
     Человек медленно, как бы нехотя, поднял руки и, с силой взяв Алекса за запястья, оторвал его от себя.  Но и после этого зеленый продолжал крепко держать его руки в своих. 
     - Не надо так кричать… У мальчика была серьезная травма головы, и мышцы лица… ну, словом, не было другого выхода закрыть ему глаза. 
     Алекс низко опустил голову, точно нашкодивший школьник.  Силы вновь оставили тело, и он уже не сопротивлялся тому, что чужой мужчина мягко удерживает его руки. 
     «Отчего он умер?» – тихо спросил Алекс.  Врач искоса взглянул на него, пытаясь определить возможную степень откровенности.  Алекс перехватил этот взгляд и воспринял его как отказ говорить правду.  Глаза его сузились, стали злыми.  Врач снял перчатку и широкой ладонью устало провел по лицу.  За годы работы в реанимации приходилось видеть всякое.  Родственников он условно подразделял на четыре категории.  Одни при виде остывающего тела начинали судорожно рыдать – с этими тактика была простая: не допускать слишком долгого соприкосновения с трупом, стакан воды, в худшем случае – слабенький укольчик.  Другие – те просто стремились припасть к умершему, точно это был последний шанс передать бездыханному телу свое дыхание, свое тепло, свою жизнь – в этом случае все сложнее, тут необходимо во что бы то ни стало оторвать живого человека от мертвого, увести – непременно увести – в коридор и там долго отвлекать участливыми разговорами, как правило, данная категория людей после последнего судорожного объятия больше не рвется обратно.  Тяжелее всего бывает оторвать живого от трупа – он хорошо помнит, как три года назад здоровенный детина, у которого только что умерла молодая жена, ударил его наотмашь по лицу.  С третьими – труднее всего: оказавшись рядом с мертвым, они потерянно озираются вокруг, точно дети в лесу, и не реагируют ни на что.  В этом случае без сильного транквилизатора, как правило, не обойтись.  Четвертые, еще не приблизившись к покойному, начинают кричать, брызгать слюной, обвинять во всем врачей.  В такой ситуации он обычно всегда применял обходную тактику, и она неизменно действовала: нужно просто начинать сыпать медицинскими терминами, объясняя диагноз, от которого наступила смерть, причем чем меньше понимает в услышанном собеседник, тем быстрее ( это уж как правило) он приходит в себя.  Молодой темноглазый мужчина со страшной, кажущейся продолжением глаз, чернотой под нижними веками – вероятно, свидетельством нескольких бессонных ночей – не относился ни к одной из этих категорий.  Он вел себя спокойно, был тих и вежлив (не считая разве что последней вспышки гнева), он не выл, не бросался на труп и, по всей вероятности, не собирался этого делать.  Но смотреть на этого человека, тем не менее, было жутко - может быть, еще более жутко, чем на тех, кто рвал на себе волосы и угрожал самоубийством.  Вот сейчас он для порядка спрашивает, отчего умер сын, но сам-то уверен, что тоже умер – вместе с сыном.  Такие чаще всего вскрывают себе вены – без всякого сожаления, с полным пониманием того, что делают. 
     Как же с ним разговаривать? Пожалуй, можно попытаться все объяснить – не поймет – ну и ладно, главное хоть на несколько минут окажется разлученным со своим горем.  Ну что ж, попробуем… И он осторожно начал свое объяснение:
     - Видите ли, месье Альтофф…Ваш сын получил тяжелую черепно-мозговую травму – тут сказался и удар автомобиля, и следующий за ним удар об асфальт.  Конечно, имелись еще множественные ссадины и вывих фаланги – но все это, как Вы понимаете, пустяки по сравнению с главной причиной… Вы знаете, что такое стаз?
     Алекс покачал головой, не отрывая взгляда от головы Ксавье. 
     - Так вот, стаз – это прекращение тока крови в капиллярах и мелких венах.  В основе его лежит паралич сосудодвигательных нервов – ну, сосуды расширены, а форменные элементы как бы сливаются между собой и становятся неразличимыми.  Жидкая часть крови выходит за пределы сосудистых стенок.  Обширные стазы отмечаются при шоке, возникающем на почве травмы, переливания несовместимой группы крови – в тех случаях, когда в дело включаются сильные раздражители нервной системы.  Между прочим, в военное время множественные стазы уже сами по себе были самой частой причиной смерти солдат, получивших ранение в голову.  У Вашего сына, месье Альтофф, я предполагаю, травма повлекла за собой образование мозговых стазов, вызвавших травматический шок.  Разумеется, это только предположение, предстоит еще вскрытие, и тогда…
     Алекс быстро выпрямился. 
     - Вы собираетесь резать моего мальчика? Кто Вам сказал, что я разрешу это?
     Зеленый, видимо, понял, что перегнул палку.  Но отступать уже было поздно. 
     - Да, вскрывать придется… В госпитале мы всегда вскрываем умерших…
     Он помолчал секунду и добавил уже более уверенно:
     - Таков закон. 
     Алекс упрямо, по-ребячьи, мотнул головой. 
     - Я хочу забрать сына… сегодня же, прямо сейчас.  Я не дам его потрошить. 
     Это мальчишеское заявление окончательно сбило с толку видавшего виды врача.  Мало того, что клиент – отец мертвого подростка - не подходил под его классификацию родственников ( он вывел сам эту теорию и гордился ею), так теперь еще будет ребячиться, хотя он – лечащий врач пострадавшего – видит Бог, сделал все, чтоб убедить его.  Да, родственников часто пугает перспектива вскрытия, но, что поделать, все, в конце концов, соглашаются.  Этот тип не согласится ни за что – или он – доктор Луи Бежар, на заре своей карьеры ампутировавший раненым солдатам руки и ноги – совсем не разбирается в людях.  Он вздохнул и вытер пот со лба.  Черт с ним, пусть походит по инстанциям и поймет, что ходить бесполезно. 
     - Ну, конечно, месье Альтофф.  Вы можете обратиться к главному врачу госпиталя и написать заявление.  Хотя я не думаю, что это поможет, но можно попробовать.  Показать Вам, куда идти?
     Алекс решительно повернулся и направился к двери, но, дойдя до нее, остановился и беспомощно оглянулся на мертвого мальчика, точно ища у него поддержки.  Затем умоляюще посмотрел на врача. 
     - Обещайте мне…обещайте, что не тронете моего сына, до того, как я… до того, как я приду и заберу его домой…
     Зеленый ободряюще похлопал его по плечу. 
     - Торжественно обещаю.  Ступайте, месье Альтофф, а то не застанете главного врача, он, знаете ли, не то, что мы - рано уходит с работы. 
      Занавеска бесшумно задернулась.  Пришлось снова оставить Ксавье одного. 
     .  .  . 
     Зеленое чудовище как в воду глядело – Алекс не застал главного врача: тот еще рано утром убрался на какой-то симпозиум.  Пришлось ждать до следующего утра, еще на одну ночь оставляя Ксавье с чужими людьми.  О, он не предполагал, как это невыносимо! Пустая квартира, на пороге которой он всего несколько дней назад прощался до вечера с сыном, стала совсем другой, точно прошли десятки лет: на стульях в беспорядке висели рубашки и джинсы, лишь отдаленно напоминавшие его собственную одежду, в раковине стоял пластмассовый стакан с отколотой ручкой – из него когда-то пили сок, должно быть апельсиновый – вон пожухлые оранжевые волоконца по краям, под стулом пылился футбольный мяч – где теперь длинные, худые ноги подростка, с азартом лупившие по его гладкой поверхности когда-то давно, в другом тысячелетии? Алекс взял в руки мяч и с любопытством оглядел его со всех сторон.  Его сын тоже любил играть в футбол… Ничего, скоро мальчик опять вернется сюда – и тогда мяч достанется ему.