«Это голова… там внутри находятся мешочки, налитые кровью.  Но здесь вы их не увидите, - рассудительно продолжал Фидек. - Они быстро портятся, слишком быстро. 
      Это – лапы,- он указал на лошадиные ноги.  –Вот колено, вот…»
     «Голень» - машинально поправил ошеломлённый врач.  Судья же стоял неподвижно и слушал эту белиберду.  Спектакль явно затянулся, впрочем, к огромной радости поселян, совершенно лишённых , из-за удалённости от города, любых развлечений. 
     «И что же, мальчик,- всё ещё веселясь, но уже с плохо скрытым восхищением, спросил врач,- как, по-твоему, лошадь была убита?»
     Толпа затаила дыхание.  Ответ ребёнка окончательно потряс его. 
     «А никак.  Никто её не убивал.  Она умерла сама, заболела и умерла.  У здоровых зверей не бывает таких костей.  Видите, они жёлтые на сгибах, почти зелёные.  И на крайних зубах трещины.  Зубы обычно сохраняются хорошо…- говоря это, малыш Фидек деловито показывал замурзанной , ручонкой на кости, почти дотрагиваясь до них. - Ну, конечно, она болела…»
     «Так почему же хозяин не снял седло и уздечку?» - выкрикнули из толпы. 
     «Люди ведь тоже одевают мёртвых в лучшую одежду!» – ни минуты не задумываясь, ответил Фидек.  Снова наступила тишина.  Её нарушил скрипучий голос судьи : «Довольно… Нас ждут.  Господин врач, продолжайте осмотр, или Вы уже…»
     «Да… уже…- врач достал платок и задумчиво вытер пот со лба. - Иди, мальчик.  Я приду говорить с твоим отцом.  Дело довольно ясное», - уже твёрже сказал он, обращаясь к судье.  Затем, подозвав двух поселян, он вручил им по мелкой монете и приказал закопать лошадь.  Те, спросили, как быть с седлом и уздечкой.  Но врач только неопределённо махнул рукой… Женственному врачу казалось, что сотни жирных белых мух роились внутри его головы, когда он шёл по направлению к жилищу башмачника Арры. 
     Горсть золотых монет, как и можно было предполагать, послужила здесь достойным убеждением, и Арра , не церемонясь, согласился отдать Фидека. 
     Спустя несколько часов, до краёв наполненных зноем вперемешку с песком и пылью неровной дороги, повозка добралась до Ахетона. 
     Судья дремал, неуклюже выставив вперёд худую жилистую ногу.  Полный врач не спал.  Он задумчиво глядел перед собой, часто вытирая пот и пыль со лба большим шёлковым платком, и наблюдательный Фидек, сидящий возле ног врача, наверняка бы мог заметить, что кость левой лодыжки у него заметно искривлена и что это, должно быть, причиняет его изнеженной ноге при любом неосторожном движении немалую боль. 
     Но Фидек ничего не заметил.  Он давно спал. 
     .  .  . 
     Жители Ахетона с гордостью называли себя «слугами Царства мертвых», имея для этого веские основания: Ахетон был городом гробниц, кладбищ и мастерских по изготовлению мумий.  Самые искусные в Египте бальзамировщики жили тоже тут, в Ахетоне. 
      Но, даже являясь по существу городом смерти, Ахетон все равно оставался мятежным.  Ахетонцы уже давно раздражали верховные власти Египта тем, что самовольно брались судить о величии богов, не обращая никакого внимания на общепринятые истины.  На все вопросы, знают ли они, к чему приводит подобное своеволие, эти бунтовщики , с ложной скромностью потупив глаза, отвечали: «ни к чему хорошему это не приведет, но боги заступятся за нас».  Областью смерти повсюду в Египте считали Запад – на Западе заходит солнце.  Любому школьнику понятно: на Запад душа устремляется к Полярной Звезде. 
     На Запад плывёт на закате лодка великого Осириса, и из неё бог наблюдает за страной мёртвых.  Невежественная же одержимость жителей Ахетона заключалась в том, что они , в большинстве своём, больше почитали Атона – бога восходящего солнца, и все саркофаги в ахетонских гробницах стояли с восточной стороны.  Их пытались переубедить и много раз присылали жрецов из Александрии и Мемфиса.  Однажды одетые в нежные шелка и умащённые благовониями мудрецы прибыли во дворец Верховного Жреца Салтиса.  Вечер был горячим, как пожар, солнце садилось.  Салтис встретил гостей со всеми почестями, и они решили, что это к добру.  Потекла мирная беседа о богах, начале и конце человеческой жизни. 
     Но огромный, почти двухметрового роста, Салтис тоже был не прост, и когда один из мудрецов начал длинную, как бесконечная шёлковая нить, речь о том, что человеческая душа должна направляться к солнцу, тот перебил его и пробасил: «Так что же, вы считаете, утром труднее найти солнце, чем ночью?» С этими словами Салтис открыл украшенную лазуритами клетку, где дремал сизый, раскормленный голубь с золотым ожерельем на мягкой, пышной шее, схватил обитателя клетки за неумело расставленные лапки и швырнул его в окно. 
     Изнеженный сытым житьём, разучившийся в неволе (а, может, никогда толком и не умевший) летать, к тому же, ошарашенный таким непонятным обращением с ним, голубь бестолково захлопал крыльями, глухо вскрикнул, и начал падать вниз, на камни.  Салтис ещё минуту смотрел на трепыхающееся внизу тельце птицы, затем повернулся к жрецам. 
     «Кто может найти солнце, когда оно скрылось из глаз? Будь сейчас утро, птица уже достигла бы его…»
      Жрецы поняли, что битва проиграна и им придется ни с чем отправляться восвояси.  В самом же Ахетоне этот комичный случай стал почти легендой, Верховного жреца Салтиса, и до этого пользовавшегося всеобщим расположением , горожане стали почитать пуще прежнего, к тому же, власти на время оставили в покое мятежных ахетонцев, с их голубями и саркофагами, обращёнными на Восток.  Впрочем, для этого попустительства была ещё одна причина, и тоже отчасти связанная с саркофагами: ни в одном городе не владели настолько искусно технологией изготовления мумий.  Еще бы, в одной только ахетонской «школе бальзамировщиков», прославленной далеко за пределами благословенного Египта, обучалось около двух сотен молодых мастеров.  Их умудренные опытом учителя всю свою земную жизнь создавали новые тела для жизни загробной.  Этому делу невыносимо трудно учить, и еще труднее – учиться.  Но кто говорит о трудностях, когда каждый пятый юноша Египта в самых своих сокровенных мечтах видел себя учеником знаменитой ахетонской школы? Попасть в число избранных было нереальной удачей, если считать свойствами удачи талант и упорство, граничащее с упрямством. 
      Их учили химии, анатомии, медицине.  Все бальзамировщики, кроме своего основного ремесла, считались превосходными врачами, и многие из них не считали грехом совмещать два этих несовместимых дела - жизни и смерти.  Впрочем, что такое смерть если не новая, бесконечная жизнь рядом с богами? И разве зря высокие господа всего Египта наказывали наследникам после смерти бальзамировать их только у ахетонских мастеров?
     .  .  . 
     «Вот притирание, вот притирание.  Открой рот свой, о Усопший накануне, и отщути могильный запах, распространяемый в твоем новом жилище.  Это тот запах, что исходит от Хора, тот запах, что исходит от Сета, тот запах, что упрочивает сердца двух богов.  Ты очищаешься вместе с Хор-шесу, ты очищен натром, и Хор очищен натром, ты очищен натром, и Сет очищен натром, ты очищен натром, и Тот очищен натром, ты очищен натром, и Сеп очищен натром, ты очищен натром и упрочен среди них.