Горе его было настолько велико, что даже обструганные лапы оказались выброшенными в мусорную кучу.  Вернувшись домой, он прямиком направился в свой угол.  Арра сидел перед небольшим грязным ящиком, заменявшим стол.  «Чем это от тебя так воняет?»- спросил он, когда приемыш проходил мимо.  Фидек не ответил, потому что не видел и не слышал ничего вокруг.  Он упал на охапку сухой травы в углу и почувствовал, как болезнь взрезает кожу, чтобы завладеть костями непокорных ему больше рук и ног…
     .  .  . 
      Ему чудилась, дорога, ведущая в города… По ней шли празднично одетые люди, бежали животные, проносились легкие колесницы.  Иногда на западе вспыхивал яркий свет.  Десятки горящих углей разлетались по всему телу от этого света, в костяной коробке головы шевелилось что-то живое и жуткое.  И больной мальчик шел этой дорогой – дорогой лихорадки и бреда – шел несколько суток, и не хотелось ему возвращаться назад.  На шестые сутки попал он на кладбище – в полную ужасов долину мертвых и увидел, как
     шакалы разрывают зарытые в песок человеческие кости.  Фидек, шатаясь от слабости, подкрался к разрытой могиле, пытаясь спасти останки неведомого ему человека от звериного поругания.  Он протянул руку, чтобы схватить кость - и вдруг обнаружил, что схватился за сухую траву, испачканную его собственными нечистотами.  Мальчик, несклько дней не приходящий в сознание, вновь увидел себя в крестьянской лачуге, и это обрадовало его.  Красивая дорога, по которой Фидек путешествовал в бреду, больше не расставляла на выздоравливающего ребенка свои сети… Да и есть ли на свете столько дорог, больших и малых, сколько их существует внутри человеческого тела?
     .  .  . 
     
     «Привет тебе, о обитающий в Царстве Мертвых! Осирис правогласный знает твое имя.  Осирис избавит тебя от червей, которые кормятся телами людей и пьют их кровь.  Осирис, славный в своем божественном городе, известен вам, черви, и знает ваши имена.  Он не допустит, чтоб вы питались плотью правогласного.  Это первая милость Осириса, Владыки Сущего, который знает все твои сокровенные деяния: «Дохни своим дыханием на тех, кто трепещет перед находящимися на Изгибе Потока в Царстве Мертвых.  Его трон во тьме, и он овеян всесильной славой.  О бог света, сойди ко мне и поглоти червей, что в Царстве Мертвых.  Великий бог, обитает там, бог, которого не видно, но который слышит молитвы.  Пребывающие в печали боятся бога, оглашающего приговор со священного места.  Осирис выходит с решением Владыки Сущего, и Хор овладел троном для него.  Он приходит с разливами: да взойдет он по слову твоему, да узрит он Гелиополь.  Благородные встают на земле пред ним, и писцы восхваляют его.  Князья запеленали его и устроили для него праздник в Гелиополе.  Для него были заняты небеса, он захватил в руки свои наследство земное.  Ни земля, ни небо не могут быть отняты у него, ибо – смотри, он - первородный из богов.  Его мать вскормила его, она протянула ему свою грудь с небес. »
     .  .  . 
      Ещё два года пронеслись над заросшей колючками окраиной, где жил маленький Фидек, и однажды по весне случилось событие, немало взбудоражившее поселян: на краю поля наводнением размыло скелет лошади.  Лошадь, по - видимому, при жизни была породистой и стоила дорого: на костях каким-то чудом сохранилась золотая уздечка и почти не тронутое тлением богато расшитое седло.  Шитье особенно поразило поселян небывалым сюжетом и тонкостью работы: шелковыми нитками нежнейшего виноградного цвета на поверхности седла с одной стороны, были вышиты боевые колесницы, а с другой – лодка Осириса.  Это шитье, а также зловещее выражение оскаленного лошадиного черепа, нагнало на крестьян суеверный ужас.  Сразу решили, что дело тут нечисто: если б животное закапывал хозяин, он, по крайней мере, снял бы уздечку.  Впрочем, то же самое сделал бы вор, если б лошадь была украдена. 
     Значит, речь даже не о воровстве, а о чём-то более жутком.  Было решено незамедлительно послать в город за судьёй.  Когда к вечеру следующего дня судейский возок дотащился до поселения, кости, уздечка и седло были вынуты из земли и в беспорядке разложены на чистом полотне и укрыты сверху от посторонних глаз ( а больше – от солнца) куском ткани поменьше. 
     
     .  .  . 
     Судья отличался брезгливостью. 
     Ему было противно видеть мёртвые кости неизвестной ему лошади и вдвойне противно видеть этих неизвестных ему людей – по существу, те же кости, обтянутые нездоровой жёлтой кожей, волей судьбы – не лошадиной, а человеческой, и пока ещё живой.  Полного высокого врача можно было издалека принять за женщину, если б мужская одежда и уверенная походка не убеждали в обратном.  Впрочем, взгляд его маленьких и добродушных карих глаз, которые он всё время прищуривал, должно быть, от солнца, тоже излучал уверенность и не выражал особой брезгливости. 
     Фидека, стоящего рядом, поразил зеленоватый блеск драгоценного перстня на его пухлой, женственной руке, когда врач сделал этой рукой подзывающий жест и приказал одному из поселян приподнять покрывало. 
     Солнце уже было в зените, и поэтому в первое мгновенье всем показалось, что кости исчезли : настолько неистово солнечный свет стирал контуры. 
      Но трупный запах, сделавшийся особенно резким, разрушил метаморфозу. 
     «Надо осмотреть…- промолвил судья, с нерешительным выжиданием взглянув на полного врача.  Самого судью явно мутило. 
     Врач, ни слова не говоря, надел перчатки и наклонился над костями. 
     «Та -ак, рёбра целы… черепная кость не нарушена… зубы в порядке, судя по всему лошадь была молодой.  А вот бедренная кость…»
      «Это не бедренная кость, - вдруг раздался в тишине голос.  - Вы ошибаетесь, мне кажется…» От неожиданности все вздрогнули.  Врач выпрямился и изумлённо посмотрел по сторонам, но кроме замерших, как изваяния, безмолвных силуэтов поселян, ничего не увидел.  Тогда он взглянул себе под ноги.  Рядом с ним стоял чумазый кривоногий мальчик лет приблизительно десяти - двенадцати и пристально смотрел на него.  В толпе, поначалу тоже замершей от удивления, послышались смешки. 
     «Эге, да это подкидыш Фидек… Ну-ка давай, малыш, научи их…ату!»
     Врач, прищурив близорукие глаза, с интересом оглядел мальчугана, и, неожиданно для себя самого, решил продолжить представление
     «Ну и прекрасно! Так что же это за кость, по-твоему, а, мальчик?»
     «Не знаю, как она называется… Она проходит вот здесь, под ребром, и заканчивается тут…»- мальчик хотел показать на лошади, но, видно, побоялся наступить грязной ножкой на белоснежное покрывало и , задрав рубашонку, провёл худенькой рукой по своему впалому животу. 
     В толпе заржали. 
     «Ну, допустим, ты прав, сынок… А что, в таком случае, это за кость?»- врач указал на лошадиный череп.