«Может, это Осирис послал мне наконец золотишко, не даром же мои жертвы…»- подумал Арра, и, подняв с земли острый камешек, швырнул его в птицу, державшую свёрток.  Камень просвистел в воздухе стремительно: находчивый Арра сначала даже подумал, что промахнулся. 
     Но следующее мгновенье осчастливило его: драгоценный свёрток полетел вниз.  Потревоженный сокол негромко вскрикнул, ударил о воздух гигантским крылом и взмыл в раскалённое небо, вслед за собратьями. 
     Через две-три секунды птицы исчезли в багровом мареве полдня.  Но Арра не смотрел им вслед.  Дрожа от нетерпения он бросился к обретённому свёртку.  «Золотишко моё, золотишко родное…» – бормотал он, задыхаясь, пока узловатые пальцы распутывали свёрток.  Когда же, ткань была почти вся сдёрнута с воображаемого сокровища, Арра отступил назад и раскрыл заплывшие глаза от удивления: перед ним лежал кривоногий новорожденный мальчик.  Крестьянин переводил взгляд с ребенка в ту сторону неба, где исчезли птицы, и обратно, но все не мог поверить своим глазам: он ни разу не слышал, чтобы соколы приносили младенцев.  «Боги, боги,- бормотал Арра,- колдовство, наваждение…»,- и беспомощно таращился на птичьего подкидыша.  Ребенок спокойно спал, посасывая кулачок: он запихнул его в рот сразу после того, как нетерпеливая рука Арры сдернула с него тряпье.  Даже полуденное солнце не разбудило малыша.  Между тем, к потрясенному Арре начало возвращаться самообладание: да, это ребенок, и что с того? Он вспомнил, какие радужные надежды были связаны с этим свертком.  Обман, везде сплошной обман! Крестьянин в бешенстве куснул себя за палец, а затем чуть не заплакал от гнева и несправедливости.  Горе Арры было так велико, что он едва не бросил ребёнка с размаху о землю. 
     «Может, он хотя бы мёртвый?» – с унылой надеждой подумал бедняк. 
     Он наклонился к мальчику - и надежда покинула его: ребёнок, несомненно, дышал, равномерно издавая горлом чуть слышные всхлипывающие движения, как обычно дышат новорожденные. 
     Арра почувствовал себя вконец разбитым и измученным.  Всё, что ему сейчас хотелось, так это поскорее избавиться от маленького паршивца, пока тот не проснулся и не начал орать.  Он ни на минуту не собирался оставлять мальчика в своём доме. 
     .  .  . 
     Крестьянин Арра уже не помнил того времени, когда жизнь улыбалась ему, и привык считать, что родился неудачником, тем более, что окружающие не разубеждали его в этом.  Он уже забыл, что когда-то думал иначе; в молодости судьба частенько улыбалась ему: взять хотя бы тот факт, что из восьми детей, произведенных на свет в разное время его отцом и матерью, Арра выжил единственный, и при этом был относительно крепким ребенком – грудь не слишком впалая, голова пусть и большая, но, по сравнению с тщедушным телом, выглядела даже солидно, ноги, правда, кривоваты, но разве это недостаток? Остальным его братьям и сестрам повезло еще меньше: трое умерли при родах, самая старшая сестра утонула подростком, стирая в реке белье, одного брата матушка насмерть обварила кипятком, когда тот только начинал ползать, еще двое родились уродцами: один хромым, а другой - слабоумным, самую последнюю новорожденную девочку уложили в дырявую корзину, сплетенную из виноградных побегов, и унесли куда-то… Арра же рос настоящим везунчиком: в шесть лет он переболел оспой, весь покрылся гнойными волдырями, но остался жив , чем вызвал немалое удивление, а, может, раздражение собственных родителей, втайне рассчитывающих, благодаря болезни, избавиться от живучего сына; однажды, купаясь с мальчишками в реке, он чуть было не попал в пасть аллигатора, однако сумел чудом увернуться, в то время как чудище схватило одного из его товарищей; в другой раз Арру засыпало песком в заброшенном песчаном карьере, куда он залез из любопытства,- откопанный через час, он не дышал, и по случайности трезвый в этот день отец уже думал, где достать денег на похороны; деньги найдены не были, и мальчишке, по всей вероятности, пришлось бы отправляться на стол к лекарю, скупающему за несколько мелких монет ненужные родным трупы,- но Арре повезло и на этот раз: через пару часов он пришел в себя, откашлял из легких песок и отправился, как ни в чем не бывало, ставить силки на воробьев.  Войдя в возраст, Арра стал заниматься тем, же, чем все мужчины поселения, а именно - с утра до ночи гнуть спину на своем худородном поле, да плести из древесной коры нескладную, тяжелую обувь на продажу.  Но тут в селение пришли богатые люди – приятный запах их кожи и медные браслеты на запястье подтверждали слухи об их богатстве - и, назвавшись слугами жреца, объявили , что их господин имеет большое стадо быков и всегда щедро платит своим пастухам.  Господин велел искать по окрестным поселениям крепких крестьянских парней, которые могли бы пасти его быков.  Пришли люди жреца и во двор Арры: тут-то и настигла крестьянского сына самая крупная в его жизни удача.  Арра, хоть и был невысок ростом, узкоплеч и костляв, но силой обладал для своего возраста вполне сносной, к тому же, имел репутацию человека трудолюбивого и непьющего.  Получив высокую должность пастуха, Арра перебрался из своего готового каждую минуту развалиться дома в богатый дом жреца, точнее не в сам дом, а в помещение для слуг, но и оно казалось ему дворцом; три раза в день пастухов кормили горячей едой – разваренными овощами, кашей, а иногда и – подумать только!- вкуснейшими рисовыми лепешками, которые оставляли в зубах клеклые комочки, и можно было с наслаждением выковыривать их языком в течение всего дня! Работа Арре тоже понравилась: поначалу, правда, он пас не быков, а телят, но это нисколько не дразнило его самолюбие.  Конечно, за этими лобастыми упрямцами приходилось смотреть в оба глаза (они так и норовили разбежаться!), зато – никакой опасности, к тому же, кормежка молодняка не входила в его обязанности, для этого была приставлена полная, улыбчивая Маруф с белыми, как молоко, руками, и ее появление тоже всегда радовало молодого пастуха.  Однажды вечером Арра, уже загнав телят, зачем-то задержался на скотном дворе и услышал, как мягкий грудной женский голос выводит слова известной песенки.  Арра прислушался.  Голос доносился из телятника: он уже понял, что это поет Маруф.  Она пела о красавице, чьи волосы черны, чернее ночи, чернее терна, а уста алее зрелых фиников… Красавица , чтобы привлечь внимание понравившегося юноши, пошла на хитрость: «лягу я в постель, скажусь больной, соседи придут навестить меня, придет и мой милый…» В это время, дверь, за которой прятался Арра, заскрипела; девушка вздрогнула и, обернувшись всем своим полным телом на скрип, увидела его.  «Арра… ты что здесь делаешь?»- только и сумела выговорить она. 
     «Я? Ничего…» - растерянно ответил пастух и, оглянувшись на дверь, бросился к Маруф, приподнял ее и повалил на сено… Глаза ее расширились от изумления и страха и, вместо того, чтобы оттолкнуть Арру, она со слабым стоном прижалась к нему, точно ища защиты.  Все, что произошло после, потонуло для него в безумно сладком сне, для нее – в приступе дикой боли, которая, казалось, никогда не кончится… Но никакая боль не длится бесконечно.  С тех пор они часто встречались по вечерам.  Спустя некоторое время, Арру перевели пасти основное стадо – взрослых, молодых быков - и он изнывал телом от невозможности видеть ее теперь каждый вечер.  Вскоре у него появился враг.  Вместе с ним пас быков напарник – молодой, мускулистый парень, по имени Бата.  Еще при знакомстве с ним Арра насторожился: раньше он никогда не видел людей с глазами такого странного цвета.  « Глаза у человека должны быть черными, на худой конец –темно-коричневыми, а голубым бывает только недозрелый виноград,- рассуждал про себя Арра,- определенно он или себе на уме, или, наоборот, слабоумный…» Бата не замечал неприязни своего напарника.  Он щелкал кнутом так, что огромные быки, точно двухнедельные сосунки, послушно устремлялись за ним… При этом он никогда не бил своих подопечных.  Впрочем, искрометный звук, который кнут Баты издавал при щелканье, производил впечатление не только на быков.  Все, или почти все, окрестные простолюдинки заигрывали с Батой,- по крайней мере, так казалось Арре.  Однажды вечером, проходя по скотому двору, он услышал голос Баты.  Это показалось Арре странным, по вечерам его напарник никогда не заглядывал на скотный двор: шлялся где-то со своими девчонками.  Заподозрив неладное, Арра прокрался вдоль стены и осторожно выглянул из-за угла: то, что он увидел, так поразило его, то, казалось, глаза навсегда утратили способность воспринимать происходящее: позади сарая стояла Маруф и влюблено смотрела на Бату, пока он что-то говорил ей и смеялся своим словам.  Арра прикрыл глаза рукой, точно в них попал горячий песок, и пошел прочь.  На следующее утро он ничего не сказал Бате об увиденном.  А спустя несколько дней они оба вместе со стадом попали в грозу.  Нужно было быстро перегнать быков в безопасное место, но для этого требовалось перейти по неширокому мосту через беснующуюся, вспененную грозой реку.  Другого выхода все равно не было; они решились идти, и уже почти благополучно перебрались на другой берег, когда один из идущих последними быков тяжело рухнул в воду.  Быки, как известно, умеют плавать, но этот, вероятно, при падении ушиб ногу, к тому же, попал в водоворот.  Арра в ужасе смотрел, что смертельная пенная воронка мутной воды юрко кружит огромное бычье тело.  Все, все пропало! Его, опытного пастуха Арру, будут бить палками, в таких случаях всегда бьют.  И тут произошло неожиданное: Бата, про которого он совсем забыл, оттолкнулся ногами от моста и бросился в освещенную молниями, мутную страшную реку.  Пытаясь спасти гибнущее животное, он подплыл к нему и силился вытолкнуть из водоворота, но обезумевшая вода не давала пастуху этого сделать: Арра увидел, как тонущий бык утягивает за собой Бату.  «Арра,- раздался отчаянный крик.  Этот крик был сильнее грозы, шума воды, сильнее всего в мире. - Арра, кинь мне веревку, я тону, спаси меня…» Арра молниеносно кинулся к быку, на спине которого была укреплена их поклажа.  Крепкие, хорошие веревки были там, и он уже нащупал одну из них, и вдруг… перед глазами встала Маруф, его девочка с мятным белым телом, покрытым капельками сладкого, точно сироп, пота… как она смотрела на Бату! Руки Арры затряслись и разжались; не захватив веревки, он бросился на мост.  Хищная река уже почти поглотила свою добычу: лишь изредка голова Баты показывалась на поверхности.  Арра со своего моста видел, что обезумевшие глаза тонущего ищут его.  Он повернулся и побежал, забыв про стадо, грозу и собственную карьеру.  В родном селении Арру ждал пустой покосившийся дом: окна его почернели, а крыша ввалилась, точно губы мертвеца.