За это я и поплатился.  Да, я не безвинная жертва.  В моём роду вообще не было безвинных жертв.  Но теперь мне так хорошо, так спокойно.  Со мной рука, на которую всегда можно опереться.  Даже две. 
     Ведь мне иногда казалось, что мои руки как чужие.  Я словно наблюдал за своими действиями со стороны.  Изящные точные движения.  Прикосновения к бархату, нейлону, вельвету, хлопку, льну, меху, шелку, сукну, кашемиру и коже – почти эротичные в своей легкости.  Я так наслаждался…
     Но вот ко мне подплыла лодка, а в ней неподвижно стоит черный силуэт, двухмерный и зыбкий, окутанный туманом и пахнущий холодным железом.  Я знаю, это тот, для кого в древности мертвецам оставляли монеты на веках. 
      Он ничего не сказал, просто протянул руку, как моя бабушка протягивала, требуя оплаты своих предсказаний.  Что ж.  Я ведь готов к этому. 
     И я отпустил призрачные руки моих предков.  Всего на секунду, чтобы извлечь из внутреннего кармана бумажник.  Бумажник, который я украл у своего друга в последнее мгновение между жизнью и смертью. 
     Кто сказал, что сюда ничего нельзя взять с собой? Можно.  Нужно только уметь.  Возможно все, если ты довел мастерство до совершенства, если твоя слабость стала преимуществом. 
     Я мастер своего дела.  Я художник и поэт. 
     Преступление есть вид искусства. 
     Я расплачиваюсь с Хароном ворованными деньгами, и ступаю в лодку.  Руки моих предков отныне будут поддерживать меня всю мою вечность.  На плечах я чувствую невесомое касание перчаток моей прабабки, а с того берега, из обители джинов слышится перезвон бубенцов, укрепленных на перстнях лучшей в мире танцовщицы.  И я уже улавливаю ритм ее легких шагов. 
     
     
     
     ***
     
     Теперь деревня Сивая Гать почти опустела, но тридцать лет назад она славилась тем, что здесь жила знаменитая знахарка и ворожея баба Наста.  К ней ездили из Москвы, из Мурманска и Тбилиси, и никто, как говорят, не уходил без того, о чем просил.  Но на своих односельчан сгорбленная злая старуха нагоняла страх.  Здесь, в Сивой Гати, к ней почти никто не обращался. 
     Никому не хотелось плодить одержимых. 
     В торфяных болотах, окружавших деревню со всех сторон, рождались и видоизменялись возбудители новых болезней, поражавших людей и скот.  Симптомом многих из них было внезапное безумие.  Из желтых озер с чернильно-черным дном в небо глядели остановившиеся глаза мертвых коров, собак и людей в нацистской форме.  Здешние болота бережно сохраняли все, что в них попадало.  Однажды нежная топь приняла в себя и старую Насту, во всяком случае, так говорят. 
     Но до этого одна девушка посетила ее.  Девушке было плевать на будущее, она хотела стать счастливой прямо сейчас. 
     Баба Наста жила на краю деревни, домик ее был окружен болотом, и от крыльца до ближайшего безопасного места тянулись полусгнившие кладки.  Крыша, крытая камышом, походила на стог с картины Иеронима Босха, а серый сруб порос уродливыми грибами. 
     Раиса приближалась к дому колдуньи, стараясь не замечать странностей этого места.  Она была приезжая, жила с родителями в Мозыре, а здесь, в Сивой Гати осталась только бабушка Раисы, суеверная и набожная.  Она не одобрила бы поход внучки к старой ведьме.  Потому Раиса вышла из дому рано утром, сразу после того, как бабка отправилась за грибами с огромным кошом, повешенным за спину, и посохом – от змей. 
     Девушка прошла мимо деревенского кладбища, расположенного на холме, поросшем черничником и кривыми уродливыми елками.  Старые могилы неумолимо сползали в топь, из желтой воды торчали каменные и металлические кресты, а кое-где - пятиконечные звезды. 
     На больных искривленных деревьях чернели птичьи гнезда.  Клесты и иволги шныряли в зарослях, грачи кружили над болотом, жадно вглядываясь в глаза, застывшие в желтых омутах.  Над верхушками деревьев-уродцев поднимались покосившиеся столбы линии электропередач, на них гнездились вороны и сороки, и только аисты не водились в Сивой Гати. 
     Раиса шла, прислушиваясь к звукам пробуждающегося леса и никогда не спящего болота.  Под землей гудело, пузыри газа медленно поднимались на поверхность и днем, и ночью. 
     Раиса ступила на прогнившие кладки, они дрогнули под ногой.  Между досками появилась бурая вода.  Раиса поднялась на крыльцо и постучала. 
     -Уваходзь, дачушка, - раздался голос из-за двери. 
     Когда Раиса вошла, оказалось, что старуха находится на другом конце хаты, теперь ее голос звучал приглушенно и далеко:
     -Добра, што прыйшла.  Праз колькі месяцаў, ты б мяне тут не застала, - старуха обернулась к девушке, неторопливо приблизилась, переваливаясь на иссохших кривых ногах.  Старая горбунья имела необыкновенно гладкое лицо с тонким носом и огромными черными глазами.  Глубокие носогубные складки и вертикальная морщина между бровей только подчеркивали завораживающую красоту ее лица.  – Хочаш хлопца прысушыць? Ведаю, ведаю, сядай да стала. 
     Раиса села, оглядывая жилище колдуньи.  Нигде не было ни сухих трав, ни ступок, ни горшков.  Ничто здесь не говорило о занятиях старухи.  Обычный деревенский дом, обставленный богато и уютно.  Домотканые ковровые дорожки и покрывала, вышитые салфетки на серванте и телевизоре.  Книжные полки, где стояли и старинные книги в черных переплетах, без названий, и современные.  На тумбочке у дивана лежал недочитанный роман Франца Кафки «Замок».  Сама старуха не походила на обычную деревенскую женщину, она носила домашнее платье из тех, какие предпочитают горожанки, и на ее голове не было платка.