Я тебе говорила, помнишь?
     Мальчик кивнул, хотя на самом деле думал о том, что оброс, опустился за последнее время.  Ему было плевать, как он выглядит, просто обидно.  Тиш представлял свою жизнь совсем иначе. 
     Оксана сняла очки, наклонилась к нему.  Ее дыхание было кислым:
     -Я тебе нравлюсь? – прошептала она, но Тихоня не ответил, даже не сразу понял, что она спросила. 
     Он думал, пора рвать когти.  Здесь не будет ничего хорошего. 
     Он не хотел ей отвечать, он вообще не любил говорить.  Заикание делало беседы невыносимой мукой. 
     -А у тебя уже была девушка? – спросила она. 
     Он молчал.  Он думал о пугливых звездах, о звенящем железнодорожном полотне, об электричках, летящих вдаль, как золотые стрелы. 
     Девочка расстегнула куртку, вдруг, совершенно неожиданно перекинула через Тиша ногу.  Он увидел ее разбитую коленку, облепленную песчинками, прямо перед своим лицом.  Ее руки упирались в пол по обе стороны от его лица.  Тихоне показалось, все здорово.  Ему хотелось, чтобы это продолжалось. 
     И вот Оксана уселась на него верхом. 
     -Ты стесняешься?
     И Тихоня захотел немного задержаться здесь.  Промедление имело смысл.  Ее губы оказались кисло-солеными, обветрившимися, их покрывали шершавые трещинки.  Тиш не ответил на поцелуй, но она продолжала тыкаться в его сомкнутые губы. 
     Казалось, Оксана потяжелела на целую тонну, когда стала ерзать, оседлав его бедра.  Он думал, не мешают ли ей его сильно выпирающие тазовые кости? Не жестко ли сидеть на них? И ее шероховатые губы, и ее липкий язык были похожи на инструменты для вивисекции.  Но Тихоне это уже нравилось.  Это было любопытно.  Он хотел посмотреть, сам не зная, на что. 
     Он хотел посмотреть на все. 
     -Ты меня любишь? – прошептала Оксана и отстранилась от его лица. 
     «Конечно…»
     «Рвать когти…»
     Оксана расстегнула кофту, задрала вверх майку и бюстгальтер, придерживая их руками у самого горла.  Этот жест был неуклюжим и жалким, и он решительно не годился для соблазнения.  Тихоню поразил запах пота и лука, идущий от Оксаны, и влажные черные волосы в подмышечных впадинах. 
     И мальчик увидел всю картину как будто со стороны.  И показался себе отвратительно жалким в этом тряпичном логове.  Потрепанный, грязный, в синяках.  Он вообразил свои худые расставленные ноги, торчащие из задравшихся джинсов.  Сидящую на нем Оксану со всеми ее прилизанными волосами, потрескавшимися губами, неизвестно какими болезнями.  Ее умело-неумелое обольщение.  Свое напряженное дыхание.  Глупый взгляд, будто на Тихоню свалилось нежданное счастье. 
     Это – счастье?
     Ногти Оксаны были обкусаны до крови.  Под неприглядно задранным несвежим бельем цвета отсыревшего картона, дрожало что-то студенистое, недостаточно выраженное, чтобы называться грудью.  Оксана пыхтела и извивалась, одновременно пытаясь удержать свою одежду и просунуть руку между собой и Тишем.  Возбуждение и отвращение сражались в нем, как в организме больного яд сражается с инфекцией.  И то и другое было летально, как внутреннее гниение Витька. 
     Неловкие пальцы Оксаны уже расстегнули молнию на джинсах Тихони, уже забрались внутрь, как мягкие влажные слизнячки, как толстые могильные черви.  Ее розовое бесформенное тело покрывали иероглифы грязи. 
     Больше ничего Тиш не увидел. 
     Он стряхнул Оксану с себя, выполз из-под этого расписного тела, откатился в сторону, чувствуя, как больно впиваются камни даже сквозь одежду. 
     Его место не здесь. 
     Оксана как-то неловко одергивала одежду и всхлипывала:
     -Дурак.  Мне тебя жалко было…
     Потом она надела свои очки и снова посмотрела на Тихоню с презрением, отгородившись от мира стеклами. 
     Она возненавидела его, и заразила этим остальных.  Два следующих дня Тихоня жил, будто под подозрением.  Он еще не сделал ничего плохого, но Витек и Натка, и Игорь, и Сева, и Саша, и даже маленькая Светка смотрели на него искоса. 
     Он был не свой.  Теперь все это поняли. 
     Но Тиш ходил вместе с ними и дрался на их стороне против хозяев свалки.  Это было у рынка, на задворках, среди мусорных контейнеров.  Здесь стоял странный запах, исходящий от груд гнилых овощей, тронутых морозом.  Враги, конкуренты банды Витька, окружили их, спрятавшись за ржавыми баками и грудами ящиков.  Первое что Тихоня заметил – облачка пара идущие от дыхания, они поднимались над мусором, просачивались сквозь щели между гнилыми деревянными планками. 
     Враги набросились на них, все – на всех, одновременно и неотразимо.  Дети скользили на льду замерзших луж, теряли равновесие и падали, пытаясь подмять под себя противника.  Иногда это удавалось, в другие моменты нет.  Они колотили друг друга кулаками в бока, били головами о землю. 
     Подмороженные гнилые овощи, разбросанные вокруг, выглядели как экзотический салат. 
     Сева выхватил свой нож, но получил по руке доской и выпустил оружие.  Тиш не смыслил ничего в тонкостях мусорных боев, но смекнул, что сражение происходит по определенным правилам.  Их противники не были вооружены и тот, кто выбил нож из рук Севы, сразу отшвырнул доску в сторону.