Татуированный – везде, он обматывал голову красной в белой горошек косынкой, искусно и беспрерывно ругался матом и капитанов терпеть не мог, а в первую очередь – тоже толстого и шумного Билли Бонса, который раздобыл себе точно такую косынку и трудами Ладика блистал шикарными цветными татуировками, нанесёнными акварелью на ноги, руки, живот и даже спину. 
     
     Вообще, Билли Бонс, исправившийся, но всё равно бывший пират, все силы прилагал к поискам сокровищ, а не к свершениям подвигов, и хлопот доставлял немерено.  Оставалось только благодарить морского бога Нептуна за то, что нет среди капитанов Вальки Кречета, отправленного на всё лето к бабушке, потому что Кречет все шансы имел развязать на океанских просторах войну – с пиратами, с колдунами, с Англией, с туземцами, внутри капитанской эскадры; войну беспощадную, громкую, отвратительную, бесспорно подвигнувшую бы родителей на строжайший запрет морских походов. 
     
     Они играли в капитанов целое лето (и ещё один школьный год, весь пятый школьный год, но океан в сентябре зарыли, и всё стало уже не то).  У них был Устав, традиции, биографии и даже бортовые журналы.  Правда, от ведения журналов народ отлынивал; только Элька, журналы эти выдумавшая, исписала две толстые тетрадки, а Сай – одну, так как был очень занят составлением подробных морских и островных карт и запутыванием Билловых плаваний за сокровищами.  Ладик вообще ничего не писал, но зато рисовал много, целыми днями просиживал на одном из вулканических островов с удобной развилкой, и Элька иногда швартовалась у его острова и сидела с Ладиком на вулкане, заглядывая в его альбом и болтая босыми, постоянно грязными ногами.  Сая несказанно бесили эти маячившие среди веток ноги.  Не из-за грязи, конечно, потому что Сай, славный капитан Джордж, и сам был измазан с головы до ног, и не из-за ревности, потому что ему тоже очень нравились Ладиковы рисунки.  Он и себе-то не мог объяснить, отчего злится, и фрегат его курсировал вблизи Ладикового вулкана, и преследовало в эти минуты отважного капитана одно-единственное, тщательно гонимое, всепоглощающее, навязчивое, под ложечкой сосущее и неисполнимое ни в коем случае желание – схватить эти болтающиеся ноги и дёрнуть вниз, вот просто схватить за щиколотки и как следует дёрнуть…
     
     И была у капитанов клятва.  Непонятная никому, кроме основателей эскадры, она скоро стала не просто клятвой – магической фразой, иногда – призывом, иногда – заслоном от чужого волшебства или собственных бед, через год капитанами забытая и для придумавших её оставшаяся навсегда заклинанием, заклятьем и молитвой, на все случаи, как «Отче наш». 
     
     – . . И клясться будем ключом, – сказал Сай. 
     
     – И колодцем, – сказала Элька. 
     
     Ключ был ключом волшебным, залегендированным, ключ был вырезан из пенопласта и разрисован магическими знаками; ключ был изъят из Крепости Серого Мрака после пленения злобного колдуна, там засевшего и всю крепость провонявшего дохлыми мышами и гнусными зельями; ключ открывал все двери и сундуки, и с ключом всё было понятно.  Но колодец?
     
     – Какой колодец? – спросил Сай сердито, потому что никакого колодца они не придумывали, а значит, колодец пришёл ей в голову сию минуту, только что, и это было нечестно, но ругаться с ней он не мог. 
     
     – Колодец, – сказала Элька.  – Поклясться колодцем – все тайны навсегда утопить на дне. 
     
     – Ну ладно, – сказал Сай.  – Ключом и колодцем, нет, тогда вот так – ключом и колодцем, морем и Стивенсоном, да?
     
     – Морем – скучно, – сказала Элька.  – Давай вереском. 
     
     – Вереск тут причём? – возмутился Сай, и сразу понял, что она сейчас расскажет – причём, и сразу увидел сам, без её рассказа: берег, поросший вереском… на берегу бочонок из-под мёда, из баллады Стивенсона, а дальше – колодец, на журавле которого висит ключ.  Да, вересковый мёд… ну, скажем, эль, у пиратов – ром, а у нас будет эль (Эль-ка)…
     
     – Ладно, – сказал Сай.  – Слушай, Стивенсоном не надо.  Робертом Льюисом, вот так, ага? Чтобы никто не понял. 
     
     – Билл-то поймёт, – сказала Элька, и Сай свистнул и засмеялся:
     
     – А спорим?!
     
     И – как всегда – оказался прав. 
     
     Ключом и колодцем, вереском и Робертом Льюисом… Он хотел поклясться этой клятвой на выпускном, сказать, что любит её, и поклясться, и тогда – он знал – она поймёт, что это всерьёз, и что это – навсегда.  Не успел. 
     
     
     
     Через год после выпускного Элька впервые прочитала Гарсиа Лорку – и вырвав из книги страницы с «Диваном Тамарита», ночью сожгла их.  В раковине на кухне, безумно жалея, и прекрасно понимая, что читать это ей – нельзя, и твёрдо зная, что этих строчек не читать она не сможет:
     
     …«Ни крупинки неба на камне
     над водой, тебя схоронившей»…
     
     
     
     Страницы горели хорошо, высоким жёлтым пламенем, шурша, распадались в золу, она обречённо смотрела на них и беззвучно шептала, ничего не могла с собой поделать:
     
     …«Теряя силы, бредил мальчик
     в венке из инея и боли. 
     Ключи, колодцы и фонтаны
     клинки скрестили в изголовье»…
     
     Она уже не плакала тогда.  Уже не плакала и уже не молилась – даже ключу и колодцу.  И удивиться пророку Лорке она тоже тогда не смогла.  Просто стояла у раковины на кухне, просто смотрела, как горят стихи о раненом водою. 
     
     Через несколько месяцев она вышла замуж за парня, который со спины удивительно был похож на Сая.  У парня оказалось неплохое чувство юмора: быстро последовавший развод он объяснял тем, что устал оглядываться в поисках жены.  Боюсь остеохандроза, сказал он Эльке, собирая вещи. 
     
     Второго Элькиного мужа звали Дмитрием.  Благодаря его имени, брак продержался целых три года.  «Ты что, всю жизнь будешь… так?» – спросила тогда Светка Сланцевская.  «Наверное, – сказала ей Элька.  – Наверное, так». 
     
     скобки закрылись
     2. 
     Мне нужно переодеться, совсем переодеться, иначе я так и не включусь, сказала Элька, только ты принеси мне что-нибудь, как у вас, – штаны, рубашку.  Почему же штаны, спросил Сай, и она, глядя ему в глаза, совершенно серьёзно спросила: разве ты не понимаешь? Боже мой, здесь повсюду, наверное, утопленники! вас-то я знаю, но остальные? Вампиры, неустроенные души, – мало ли что.  В штанах удобнее.  Как раз устроенные, сухо сказал ей Сай, не бойся, тебе нечего здесь бояться, ты никого и не увидишь, кроме нас.  А ты изрядно поглупел, заметила Элька, я только одного боюсь – что ты меня вернёшь домой.  Я же сказал, что нет, ответил он.  Тогда почему ты мне не расскажешь всё целиком? это нечестно, Сай, мы же партнёры.  Я расскажу, повторил он в десятый, кажется, раз, просто нам нужно поговорить всем вместе. 
     
     Она пробыла в ванной всего минут десять, вышла почти сразу после того, как Сай, постучав, подал ей одежду.  Но переодеваться не стала – застегнула под горло его рубашку, а полы завязала на животе узлом, и надела свою длинную юбку, и вот так и сидела, босая, закинув ногу на ногу, а рассмотрев своих одноклассников, предложила выпить («Снимем стресс, мальчики? Нет, Ладик, мне водку. ») – и пила в одного, не морщась, большими глотками, как компот. 
     
     Ей не было страшно.  Но мир, окружавший её, разделился – на две совершенно равные части. 
     
     Мир двоился, и Элька ничего не могла поделать с этим.  Она была в комнате, освещённой только заоконными фонарями, – и в то же время стояла под этими фонарями, на набережной; прислонившись к парапету, смотрела на город, который почему-то называют кораблём, но, конечно, это город, осенний, промозглый, странных очертаний, с мостами, выгнутыми в низкое небо, с тройкой узких, неимоверно высоких небоскрёбов. 
     
     Очень трудно было думать о чём-то, ощущая под локтем одновременно подлокотник кресла и шершавый камень парапета, и Элька щурила глаза, пытаясь избавиться от странной раздвоенности, и воображала себе, что окружающие её мужчины – это пираты, собравшиеся в таверне Билли Бонса, сейчас они разложат на столе карту острова, и мы обсудим предстоящее плавание, о да, в ночи, во тьме, и этот дождь за окнами таверны… пираты, всего лишь пираты. 
     
     Пираты были, конечно, похожи на её одноклассников, но не так чтобы сильно, вполне можно было не напрягаться по этому поводу.  Почему бы им не побыть пиратами, этим мужчинам в белых рубашках, вряд ли их затруднит какая-либо роль, ведь они так легко изображали вчера старых школьных друзей – шумных, пьяных, увлечённо ностальгирующих.  И английские лорды удались бы им на славу, и индейцы племени сиу… Правда, эти их немыслимые пояса годятся только для пиратов, зачем они их носят, любопытно узнать, – но ничего другого я знать о них не хочу, нет, я не хочу…
     
     Сай лежал на диване, курил, держа на груди пепельницу, и с пиратами совершенно не сочетался – так, случайный зритель на репетиции, и пираты посматривали на него со странной досадой, и, наконец, один из них, светловолосый, вылитый Валька Кречет, сказал ему:
     
     – Так и будем молчать, Сай?
     
     – Ваша очередь, Кречет, – откликнулся с дивана Сай.  – Могу я расслабиться? Вы ж такой подарок мне преподнесли, парни!
     
     – Какой подарок? – спросил Кречет. 
     
     – Вчерашнее застолье.  Очень всё было правдоподобно, – сказал Сай.  – Только теперь смотреть на вас что-то тяжко. 
     
     Комната покачивалась, плавно, почти незаметно, – и отнюдь не от избытка Элькиных эмоций.  Славно ещё, что у неё нет морской болезни, иначе она не рассматривала бы город, а беспрерывно тошнилась… перегнувшись через парапет, да, в этом случае стоит находиться на воздухе, вряд ли здесь мне подносили бы тазик… Она представила себе пиратов с тазиком и рассмеялась. 
     
     – Поразительная у тебя женщина, Сай, – сказал Валька, внимательно её разглядывая.