– И он вдруг вспомнил: – Клянусь тебе ключом и колодцем. 
     
     – И вереском, – сказала Элька. 
     
     – И Робертом Льюисом, – договорил Сай, и Элька спустила ноги с подоконника. 
     
     – Мне надо умыться. 
     
     – Конечно. 
     
     – Только я не хочу мимо тебя проходить. 
     
     – Дать салфетку?
     
     – Я сама возьму.  Но ты всё-таки не шевелись. 
     
     – Конечно, – сказал Сай.  – Не буду шевелиться.  Пить, правда, хочется.  Воды мне нальёшь?
     
     – Сам налей.  Только не подходи ко мне. 
     
     Он встал, а Элька схватила со стола пачку салфеток, и снова прижалась к подоконнику, и начала вытирать лицо. 
     
     – Слушай, – сказала она.  – Значит, я тоже умерла? И мы встретились, да?
     
     Сай налил в стакан воды, выпил залпом, налил ещё и снова сел. 
     
     – Ты не умерла.  Но и я не мёртвый.  Я ем.  Пью.  У меня течёт кровь, ты же видела.  У меня течёт сперма, ты и это видела. 
     
     – Да, я видела, – сказала Элька и высморкалась. 
     
     – Я даже вырос.  Но здесь. 
     
     – «Смерти нет… мы ели сладкие батуты…» – процитировала она.  – Здесь – это где? В другом мире, что ли? Парапет этот… Как же я сразу не поняла, у ларька ещё… как я вообще могла забыть, что ты… что вы… Может, у меня глюки? Если я не умерла, может, я, наконец, двинулась? И ты мне мерещишься?
     
     – Твои глюки просто великолепны, – сказал Сай.  – Я о таких глюках с песочницы мечтал.  Я и сейчас тебя хочу, вот такую сопливую. 
     
     – Ты мне всё испортил, – сказала Элька, подходя к столу.  – Я ведь ни дня не жила после выпускного.  Так… вроде как…
     
     (Как в колодце, все эти годы она словно смотрела в колодец, пытаясь увидеть там хоть что-нибудь, что могло бы тронуть её, как-то отвлечь, но ничего в этом колодце не было – немного воды, а под водой – дно, серая, грязная глина, и Элька зачарованно разглядывала трещинки, выпуклости, впадинки на дне, всегда одни и те же, всегда без движения, без перемены, – вечность, неизменно серая, потрескавшаяся, вечная вечность.  Но Сай окликнул её, и она отвернулась от колодца – впервые за десять лет, и какая разница, что там, вокруг, она была согласна на что угодно, только бы не смотреть больше в свой колодец, никогда больше, нет, никогда…)
     
     – Главное, чтобы это были вечные глюки.  Бесконечные.  По крайней мере, теперь я знаю, что ты мой. 
     
     – Да я всегда был твой, – сказал Сай. 
     
     – Глюки, и прекрасно.  Зато ты живой.  Ты вот даже не представляешь… Ладно.  Ты мне скажи – это что за город?
     
     – Не город.  Мы на Корабле.  Только я не хочу сейчас об этом говорить. 
     
     – На корабле?. . 
     
     – Чёрт, я уверен был, что я не усну.  Я, видишь ли… я ужасно рад, что ты здесь.  Так что я сволочь, конечно.  Но поговорить мы могли бы и позже.  Завтра. 
     
     – А ещё сегодня? Что-то долго. 
     
     – Здесь всегда ночь. 
     
     – Почему? – спросила Элька.  – И какой корабль? Как на корабле дома могут быть, Сай? И как я сюда попала?
     
     – Ясно, – сказал Сай.  – Сначала разговоры.  Только ты оденься, а то мне совершенно другое тебе хочется рассказывать. 
     
     – Слушай, а можно я искупаюсь? – спросила она и вдруг испугалась снова.  – А где ребята? А они?. . 
     
     Блюдце; на блюдце – скомканная в шарик салфетка… Вчера он заставил себя забыть – КТО сидит на кухне рядом с ним и Элькой, он блаженно им улыбался – своим одноклассникам, таким пьяным, таким шумным, эти песни, которых он не слышал десять лет, это застолье…
     
     – Да с ними, в общем, всё в порядке, – сказал Сай.  – Они тебя не обидят, это точно.  Клянусь тебе.  Робертом Льюисом…
     
     
     
     в скобках
     Роберт Льюис – это был, конечно, Стивенсон, но только они двое об этом знали.  Даже Борька Кирсанов, «Остров сокровищ» зачитавший до ночных кошмаров, именем автора не интересовался.  А Стивенсон был – Роберт Льюис, и его имя стало клятвой и стало тайной – одной из немалого числа их общих тайн. 
     
     Был июнь – и очень дождливый, очень грязный июнь, особенно за домом, где водопроводчики раскопали всё пространство – от узенького тротуарчика до гостиницы.  И не покалечили ни одного дерева, ни единого кустика, так что результат получился ошеломительный: лабиринт в лесу, партизанская страна окопов, колдовские пентаграммы, вырытые порабощёнными чудовищами, каналы на Марсе… Но Сай и Элька тем летом находились в эпохе морского пиратства, и прорытые канавы стали океаном, а заросли кустов – островами, и островами вулканическими стали старые тополя и вязы.  (Обитатели муравейника в смородине превратились в туземцев с кольцами в носах, но кроме Эльки и Сая этого никто не увидел).  Океан требовал кораблей, корабли – капитанов, капитаны – имён и подвигов.  Капитаны были честными и бесстрашными, по необходимости объединялись в эскадру, и через несколько дней и Борька, уже прозванный тогда Билли Бонсом, переименовал своего «Чёрного Сильвера» в «Сильвестра» и отдал знамя с костями и черепом – водопроводчикам. 
     
     Водопроводчики, грязные и полуголые, пиратами были однозначно, особенно один, самый толстый.