Вдоль позвоночника катается щекочущий шарик, под ложечкой ворочается далекое чувство голода.  Но это потом можно будет сожрать за один присест целую буханку хлеба без ничего.  А пока Бобер наслаждается диковинными ощущениями, любуется удивительной, прозрачной яркостью света и осязаемой твердостью тьмы, обступившей его. 
     Снова приподнимаясь над забытьем, он решает, что пора все же облегчиться, встает и вдруг обнаруживает себя у крутого склона, уходящего в невидимое небо.  Странно.  Вроде они затаборились на ровном месте.  Он едва не падает, пытаясь удержать равновесие, взмахивает руками, неуклюже балансирует, и почва под ногами, наконец, обретает нормальное положение. 
     Задирая колени чуть не до подбородка, он переступает через огромную гору – разлегшегося Фуфела, – делает несколько шагов в сторону.  Пока струя журчит в песке, Бобер расфокусированным взглядом тычется во все стороны.  Клубясь, катятся по земле облака зарослей, норовит встать стеной поблескивающая в лунном свете поверхность озера. 
     В той стороне, где за деревьями прячется пустое село, Бобер вдруг замечает ослепительную точку.  Огонек в его глазах то тускнеет, то вспыхивает злектросваркой и вдруг разрастается до размеров пожара.  Бобер хохочет – то стучит, то горит, а кажется, что пусто.  Вернувшись к костру, он толкает заторчавшего вожака. 
     - Сомяра, глянь, прикол!
     Сом, злобно ворча, отпихивает обломщика, но все же смотрит по направлению протянутой руки.  Сквозь заросли поблескивает тусклое желтое пятнышко, похожее на освещенное окно.  Свет мерцает, разгораясь.  Или это магазинная витрина? Там жратвы, наверно, полно. 
     – Айда, посмотрим,– неожиданно командует Сом, вскакивая. 
     Бобер опять затягивается, мешая во рту дым с воздухом.  Идти ему никуда неохота. . .  Но можно и сходить.  Он пинает ногой лежащего в отрубе Фуфела. 
     – Вставай, торчок!. . 
     …Пошатываясь и спотыкаясь, они преодолели неглубокое русло пересохшей протоки, взобрались на пологий бережок.  Отсюда до руин оставалось рукой подать, и уже отчетливо различалось неяркое мерцание одинокого окна. 
     Дорога Бобру показалась ужасно длинной.  Он все шел и шел, переступая через несуществующие препятствия и огибая пригрезившиеся ухабы.  Спина Сома, то вытягиваясь столбом, то расплываясь бесформенной кляксой, моталась впереди, на грани видимости.  Позади сопел Фуфел. 
     Бобер не знал, куда и зачем они идут, но ему почему-то представлялась просторная, пронизанная лунным светом веранда, старый диван у стены и девушка лет семнадцати в стареньком домашнем сарафане, который давно сделался ей мал.  Бобер отчетливо ощущал теплую упругость ее тела, всё притягивал, притягивал девушку, сомкнув руки у нее за спиной, но вдруг обнаруживал в руках пустоту. . . 
     Что-то такое происходило когда-то с Бобром, но где и когда, он сейчас не помнил, однако упрямо топал вперед в бессмысленной надежде попасть в прошлое.  Его разросшаяся до неимоверных размеров голова моталась из стороны в сторону, чудом держась на тоненьком стебельке шеи. 
     Незаметно они очутились посреди улицы, вдоль которой с обеих сторон тянулся полуповаленный штакетник.  Мертвые дома сейчас не пугали.  Бобер с любопытством наблюдал, как они то разъезжаются в стороны, делая улицу неправдоподобно широкой, то устремляются навстречу друг другу, а лунный свет без конца меняет их формы.  Покосившиеся столбы с обрезанными проводами, деревья, оголенные стропила крыш казались наклеенными на черно-серебристое небо. 
     Сом остановился перед закрытой калиткой, дернул ее на себя и вошел во двор.  Сзади Фуфел промямлил что-то насчет собаки – оклемался чуток, – но собаки не обнаружилось.  Проскрипев гравием, они подошли к крыльцу.  Входная дверь оказалась не заперта. 
     Это была та самая или очень похожая веранда, о которой мечтал Бобер, только девушки он здесь не увидел.  Бобер распахнул дверь, ведущую внутрь дома, и шагнул через порог.  Ему открылась неимоверно длинная, простершаяся в даль кухня с белеющим в полумраке айсбергом печи посередине.  В противоположной стене зиял еще один дверной проем, и за ним, вообще уже в невообразимом далеке, теплилась на столе керосиновая лампа и виднелся край старой железной кровати, на которой кто-то сидел. 
     Что-то мешало Бобру сосредоточиться, и он тут же догадался, что все дело в гигантской – таких просто не бывает – алюминиевой кастрюле, громоздившейся на печи.  Бобер краем сознания отметил, что дома, в родном поселке, мать запаривала в такой корм скотине.  Но эта кастрюля вела себя просто по-хамски.  Рассевшись, как жирная баба, она пухла, заполняла все пространство перед глазами, мешала рассмотреть девушку на кровати.  (А кто еще мог там сидеть?)
     Бобер сделал пару шагов, сразу преодолев громадное пространство, и оказался у порога комнаты.  Но вместо девушки, перед ним с измятой постели воздвигся костлявый старик в черных трусах и мешковатой майке – такой потрясающе длинный, что тут же уперся головой в потолок и вознес его в недосягаемую глазу высоту. 
     Позади топали и шумели Сом с Фуфелом.  Старик, кажется, что-то сказал или спросил о чем-то, но Бобер не разобрал слов.  Он в нарастающей злобе догадался вдруг, что никакой девушки тут нет, вместо нее маячит в сплетении светотени человек-жердь, от которого воняло старческим потом.  А виной всему чертова кастрюля. 
     В приступе бешенства Бобер повернулся, ухватился за необъятную посудину и опрокинул ее.  На ноги хлынула тепловатая жижа, кастрюля с лязгом покатилась по полу.  Старик опять что-то сказал или даже крикнул и будто попытался схватить Бобра.  Тот отпрянул, но сзади тотчас вывернулся Сом.  В левой руке он сжимал обрез, а правой саданул старика в челюсть.  В части Сом одним таким ударом валил «салагу» с ног. 
     Но что-то непонятное случилось, или это опять «дурь» вывернула всё наизнанку? Старик покачнулся, но устоял, сгреб Сома за рубаху и отшвырнул от себя.  Сом сшиб с ног Бобра и растянулся в кухне, прямо посреди лужи разлитого варева.  Визгливо вскрикнул Фуфел.