Тайга, она много чем людей одаривала, пока те ей свой укорот не дали. 
     Докатывались и сюда отголоски всяких кампаний и починов, но лениво, словно прибой в глубь извилистого фьорда.  Село все росло, у дебаркадеров и на рейде толпились катера, грузно подминали под себя волну тяжелые баржи. . . 
     Но в начале шестидесятых дела пошли на убыль. 
     Коля Воронков помнил Петькину Деревню еще оживленным поселком.  А начальник отделения Белоногов и сейчас еще при случае поминал ее недобрым словом, памятуя те времена, когда богатые, но плохо охраняемые магазины там обворовывались еженедельно. 
     Год за годом всё стало разваливаться.  Рыбы колхозы добывали все меньше, а потому отпала нужда в перерабатывающей фабрике.  Дичь повывелась, а вместо нее появилась в тайге ржавая колючая проволока, опоясывающая какие-то запретные военные зоны.  Ниже по течению реки, километрах в тридцати от озерного устья, вырос город, центр нового района, а вместе с ним и гигантский химкомбинат, загадивший окрестности и отравивший в них все живое. 
     Сначала от причалов Петькиной Деревни исчезли суда, а затем канули в небытие и сами причалы.  Кормиться населению становилось все трудней, одни огороды да браконьерство.  Колхоза тоже не стало.  Ну и, конечно, начал разбредаться народ. 
     Какое-то время старики держались за дома да за участки, но повымерли.  Молодежь постепенно рассосалась кто куда.  Клуб и амбулатория закрылись, школа – пару лет спустя.  Вскоре и последний магазин приказал долго жить.  А вместе с ним и село.  Дома пустели один за другим.  Заросла коноплей и бурьяном скотоводческая ферма; намытый земснарядом берег оплыл и затянулся липкой тиной, деревянные тротуары вдоль улиц сгнили и провалились, а сами отсыпанные некогда гравием улицы осели, утопая в грязи, а после начали зарастать осокой. 
     Жители Индустриального пытались завести здесь дачи.  Вроде, имелись для этого все условия: сады и огороды еще не одичали, а хорошую избу, с печью и приусадебными постройками, можно было купить у последних хозяев за бесценок.  Да и многие заброшенные дома ремонта большого не требовали.  Но от Индустриального до Петькиной Деревни путь лежал не близкий, а дорога с каждым годом становилась все хуже – некому было ее ремонтировать.  Да и вокруг самого Индустриального земли под дачи хватало, чего же тащиться – семь верст киселя хлебать?
     4
      – Ни хрена себе!. .  – присвистнул Бобер, когда разбитая вдребезги колея, петлявшая среди густого березняка, взбежала вдруг на пригорок и вывела троицу на опушку. 
     Впереди безбрежно раскинулось озеро, а справа вдоль его серпообразного всхолмленного берега тянулось мертвое село.  И эту пугающую мертвость не могли скрыть ни буйная зелень позднего лета, ни сверкание сине-стальной воды под послеполуденным солнцем, ни желтоватая, горячая белизна огромного пляжа.  Пляж был пустынен, только песчаные чертики там и сям вдруг вскидывались над ним и перебегали с места на место, гонимые прерывистым ветром.  В теплом колеблющемся воздухе плыл звон кузнечиков, где-то свиристели непуганые пичуги. 
     Внезапно над горбатыми, кое-где проваленными крышами возник долгий скрежещущий звук, будто неведомый великан медленно разрывал громадный лист жести.  Звук лениво проплыл над пустынным берегом, морозцем прошелся по спинам парней. 
     – Рушится все к едрене фене,– констатировал Бобер. 
     Фуфел посматривал по сторонам откровенно испуганным взглядом, похоже, опасаясь привидений. 
     – Ладно, погнали,– скомандовал Сом, и они нехотя побрели к околице брошенного села. 
     Но вскоре повернули обратно.  Бобер предложил заглянуть в детский оздоровительный лагерь, железная изгородь которого чернела среди зелени над противоположным концом пляжа, у самого подножья сползшей к воде сопки.  Они преодолели эти полкилометра, загребая ногами глубокий песок, затем свернули в прибрежные заросли и подошли к ограде под прикрытием кустов.  За металлическими прутьями безмолвствовали жилые корпуса и беседки, неподвижно висели качели, дорожки светились не истоптанным песком.  Вид безлюдного лагеря, пересеченного зыбкими тенями строений и деревьев, таил в себе оттенок сновидения. 
     – Смена, что ли, кончилась? – предположил Бобер. 
     – А, может, и не начиналась,– откликнулся Фуфел. – Сейчас путевки, знаешь, как кусаются?!
     – Вдруг там жратва осталась и шмутье, – помечтал Бобер, высматривая место, где бы удобнее перемахнуть через изгородь. 
     – Кончай, – остановил его Сом.  – На сторожей хочешь нарваться? - И, словно в подтверждение его слов, где-то в глубине лагерной территории брехнула собака.  – Ночью можно будет полазить. 
     Ночью, однако, им стало не до лагеря. 
     5
     Сторож Сивцов возвращался с берега, куда спускался проверить в укромной заводи рыболовную снасть.  Прикидывая вес садка с карасями – Петровне на жарёху – Сивцов подошел к подножию длинной деревянной лестницы, ведущей в лагерь.  Раньше по ней с топотом и воплями проносились к воде юные ватаги, торопясь среди зноя окунуться в ленивый озерный прибой.  Но сейчас лестница была пуста, а к шороху волн примешивались лишь те звуки, которые возникают в природе, когда ее не тревожит человек.  Оздоровительный лагерь пол-лета простоял без дела.  На одну смену желающих кое-как наскребли, а на вторую не вышло.  О третьей и думать не начинали.  Не по карману стало жителям Индустриального такое детское «оздоровление».  Сивцову и его супруге, Екатерине Петровне, пенсионерам, числящимся при лагере рабочими, пришлось с июля переквалифицироваться в сторожей.  Оно и к лучшему.  Зарплата та же – шиш впринюшку! – а забот меньше.  Жаль только, на следующий год лагерь грозили и вовсе передать какой-то коммерческой фирме под базу отдыха.  А фирме старики зачем? Придется на пенсию перебиваться. 
     Поднимаясь по лестнице, Сивцов мельком оглядел пляж, споткнулся взглядом на черных горбах крьш заброшенной деревни. 
     Будь она неладна!
     Сторож туда почти никогда не ходил.  Хоть не суеверен был, но все равно, дурное место, гиблое.  А недавно отправился-таки поискать досок для ремонту.  Тьфу! Так и кажется, что кто-то тебе из пустых окон в спину смотрит.  И это днем.