Однако, спустя несколько минут он убедился, что подавать грозную команду некому.  Незнакомец растворился, как сгусток черного тумана, и больше ничто не нарушало восстановившийся покой глухого часа. 
     Колю пронял холодный пот.  Прокололся, забздел, как последний сопляк, и упустил из-под носа! Мать твою! Участковый скатился на землю, забыв, об осторожности, выскочил за ограду, метнулся влево, вправо, пробежал полсотни метров и остановился. 
     Дальше бежать не имело смысла.  Ни малейшего признака чьего-то присутствия. 
     Прислушиваясь к тишине, Воронков подумал, а не приснился ли ему сон под душный запах сена и отдаленный шепот озерного прибоя? Но, нет, сны тут были, определенно, ни при чем. 
     Лейтенант излазил окрестные огороды, порвал о ржавый гвоздь бриджи и раскровенил ногу.  Потом, размахивая фонариком, стал заглядывать в оконные и дверные проемы ближних развалюх.  Оттуда тянуло плесенью и гнилью. 
     Наконец, он бросил это бесполезное занятие.  Кто-то выбрал очень удачное время и место для игры в прятки. 
     Не зная, что делать дальше, Воронков вернулся в усадьбу.  Он понимал, что должен войти и осмотреть дом.  Но он отдал бы все на свете, чтобы этого не делать. 
     Дверь веранды негромко каркнула, покачнувшись под порывом налетевшего с озера ночного бриза, и нутро дома отозвалось бормотанием сквозняков.  Участковый сунул ружье под крыльцо, вынул из кобуры пистолет, привел его в боевую готовность и, включив фонарик, шагнул на первую ступеньку.  Она поприветствовала его издевательским писком…
     В доме воняло прокисающим коровьим пойлом.  Лужа на полу кухни сделалась густой и липкой, подошвы сапог противно чавкали в ней. 
     Колю никто не схватил и не ударил, но он еще с минуту нервно шарил по углам лучом фонарика, высвечивая знакомый разгром.  Злясь на себя за бестолковость и трусоватость, Воронков даже порадовался тому, что он оказался тут один, и никто не наблюдал его «геройств».  Стыда не оберешься!
     Вскоре он убедился, что в доме никого нет, и, не обнаружив ни новой попытки поджога, ни других следов пребывания незваных гостей, перевел дух.  Мысль об упущенном бандите продолжала грызть и мучить, но исправить уже все равно ничего было нельзя. 
     Утром, когда приедет следственно-оперативная группа, о случившемся ночью можно и промолчать.  Кто узнает? А когда их поймают, кто станет докапываться?. .  Но от этих вороватых мыслей у Воронкова на душе стало еще гаже. 
     Обходя избу, участковый старался не попадать лучом фонаря в угол, где лежал мертвец.  Глупо, конечно, пугаться безжизненного тела, когда рядом бродят опасные уголовники, но так уж устроен человек.  Коля любил читать книжки и знал, что такой страх называется атавистическим. 
     Но участковый обязан был взглянуть.  И он посветил в ту сторону, сперва издалека, из кухни. 
     Щель между столом и кроватью ударила Колю пустотой.  В неярком пятне электрического света багровела лужа на полу и сгустки, въевшиеся в стену, заскорузло скрутился свисающий угол простыни. 
     Но трупа там не было. 
     Николай часто заморгал, ощущая шевеление волос на голове, глубоко вздохнул и ступил через порог комнаты.  Кружок света заметался в разные стороны. 
     Участковому почудилось, что мертвый Прокопий стоит у него за спиной и сейчас опустит ему на плечо тяжелую, ледяную руку.  Крутанувшись на месте, Коля убедился, что позади никого нет, и сунулся между столом и кроватью, будто желая убедиться наощупь, что глаза его не обманывают. 
     Подсохшая кровяная лужа глянцево поблескивала.  Под кроватью, среди мохнатой пыли, одиноко торчал старый, ломаный Чемодан. 
     Труп исчез, испарился, сгинул. 
     Коле самому захотелось умереть.  Никакой мистикой тут не пахло.  Преступники выкрали тело, рассчитывая на то, что если нет трупа – нет и убийства.  Когда же успели?! А пока дрых на сеновале, вот когда! И что же теперь делать?
     Воронков обследовал каждый закоулок в доме, заглянул в подпол и на чердак.  Ничего не обнаружив, продолжил поиски во дворе, облазил каждую постройку, избороздил огород.  Луна издевательски надувала щеки высоко в небе.  Мертвая деревня обступала Колю и словно глумилась над ним, надежно укрыв Прокопия, ставшего таким же неодушевленным, как и она сама. 
     Убедившись в бесполезности, своих стараний, Воронков присел на крыльцо и подумал, что неплохо бы закурить, хотя после армии совсем отвык от сигарет.  Он решил, что, вернувшись в лагерную сторожку, немедленно напишет рапорт об увольнении и утром, когда приедет опергруппа, без лишних слов вручит его Белоногову. . . 
     И все-таки, как же они умудрились? Ведь он отключился на считанные минуты, дремал вполглаза и подхватился от первого шума.  В голове вдруг мелькнуло: а, может, Овчинников и не умер вовсе? Может, был жив все это время, лежа в своем углу, потом очухался, встал и. . .  Ведь не осмотрел, как следует, не проверил, побрезговал. . . 
     Но Николай знал, что это полная ерунда.  Тело, которое он трогал, было не живее валяющегося под изгородью старого бревна. 
     Но что же тогда? Но как же?. .  Не сам же он убрел! Воронков вдруг подумал, что сомнамбулическую фигуру, которую он видел с сеновала, если и можно с кем-то сравнить, то… с живым мертвецом, с зомби, которых видел в фильмах ужасов.  Так же угловато и неодушевленно они двигались, такая же в этих движениях сквозила мертвая, бессмысленная целеустремленность.  Но это бред, не бывает же никаких зомби!
     Николаю сделалось совсем невмоготу.  Больше не было сил оставаться здесь.  Да теперь этого уже и не требовалось.  Удерживая себя от постыдной резвости, Воронков направился к сараю, в котором спрятал мотоцикл.